чтобы снова ввести иглу под немного другим углом. Потом финальное сканирование подтвердило то, что сделал с ним дроид, и надзиратель, поджидавший в дальнем конце отсека, махнул рукой, приказав двигать на выход.
Возникшие позже два конвоира, вооруженные штурмовыми бластерами Е-11, провели забрака сквозь запутанную сеть становившихся все уже и уже коридоров. Последняя дорожка уткнулась прямо в его камеру – безликий металлический купол метров трех в диаметре. Углепластиковый пол грязно-серого цвета. Над головой шумит единственная вентиляционная отдушина. Войдя внутрь, Мол присел, сгорбившись, на единственной узкой скамье и уставился на единственный источник света – обыкновенную желтую панель, помаргивавшую на противоположной стене.
– Сюда будешь являться на проверку, – сказал ему один из надзирателей. Идентификационный бейдж извещал, что этого бывалого, седеющего мужчину зовут Войсток. – Если услышал трубный глас, где бы ты ни был, у тебя есть пять стандартных минут, чтобы вернуться сюда, потом дверь запирается, и если не успел, тебя уничтожат.
Мол холодно посмотрел на него:
– Уничтожат?
– Да, тебе ж никто не сказал! – Охранник кивнул на плоский серый блок управления, прикрепленный к его бедру. – Эту штуку мы называем «дропбокс». Знаешь почему?
Мол молча смотрел на него.
– Да ты у нас крепкий орешек! – фыркнул Войсток. – Ну-ну. Все с этого начинают. Смотри. В медотсеке каждому заключенному в сердечную мышцу имплантируют субатомный электростатический детонатор. А у тебя их два, у тебя ведь два сердца. Значит, я набираю здесь твой номер, 11240, – он пробежался пальцами по клавиатуре «дропбокса», – и детонаторы срабатывают. И ты играешь в ящик.
Мол молчал.
– Да не дрейфь! – криво усмехнулся Войсток. – У крутого парня вроде тебя здесь не должно быть никаких проблем. – Он похлопал Мола по щеке. – Наслаждайся пребыванием здесь, договорились?
Надзиратель ушел, оставив дверь камеры распахнутой настежь, но Мол остался на месте: он неподвижно сидел, сгорбившись, позволяя новому окружению постепенно проявляться вокруг него, медленно прирастая все новыми деталями.
Нацарапанные на стенах граффити – слова на десятке различных языков, – обычные признания в слабости: мольбы о помощи, прощении, признании, быстрой смерти. У скамьи имелись ручки; их поверхность была отполирована сотнями ладоней, как будто все заключенные, сидевшие в этой камере ранее, испытывали необходимость за что-то держаться. Мол не придал значения этой детали как несущественной.
Пока не прозвучал трубный глас.
Ситх насторожился, сел прямо, и тут световая панель перестала моргать и загорелась красным. Труба завывала пять минут. Снаружи до Мола доносились голоса и неистовый топот ног – это заключенные спешили по своим камерам. Когда сигнал тревоги стих, он услышал, как соседние камеры автоматически запираются.
Стены
