молодого, – я тебе – дядя Аркадий, запомни.
Молодой опустил голову, сжался и попробовал спрятаться за Канителичем, но тот мягко взял его за шиворот и выставил вперед.
– И ничего, не сбежит он, – Аркадь Степаныч вдруг наклонился к Гвоздю и заорал ему в лицо, – верно?! Не пойдешь к синякам своим?
Гвоздь мелко затрясся и начал зажмуривать и раскрывать глаза:
– Не пойду, не пойду.
– Ну, вот и молодец, – Степаныч крепко обхватил Гвоздя за плечи и легко как куклу поставил на ноги. Гвоздь был выше отца, тощий и узкий в плечах, а Степаныч – квадратный и приземистый. Он обхватил голову сына и притянув вниз к себе, сухо чмокнул в лоб, и тут же отбросил так, что Гвоздь отшатнулся и чуть не упал с ватных ног:
– А ну пошел к себе в комнату, – заорал Степаныч, – как прийду, чтоб спал уже!
Гвоздь залепетал “спал уже, спал уже” и угловато сутулясь, боком-боком проскользнул в комнату направо от входной двери. Аркадь Степаныч закрыл бесшумную, подбитую войлоком дверь, повернул ключ, вынул из замка и многозначительно потряс им в воздухе, обводя взглядом присутствующих:
– На всякий, – и положил ключ рядом с плитой.
– Ой-ёй-ёй, – баба Тоня снова сделала мокрые глаза и закачала головой, заколыхала по лавке шарообразное туловище.
– Да, не причитай ты, – Степаныч игриво пружинкой подскочил к ней и наклонился вплотную, – а может с нами, а, мать? Пропаришься хоть, а?
Баба Тоня расширила глаза и пихнула Степаныча в грудь, тот крутанулся на месте и пируэтом скакнул к буфету, подставил табурет.
– Ну, как хошь, а то смотри – последний шанс.
Канителич с молодым затоптали, заухмылялись. Баба Тоня закряхтела:
– Кобели.
С верхней полки Степаныч вынул три аккуратно сложенные белоснежные простыни. В засаленной, залитой жиром, пропахшей рыбой кухне они лучились потусторонней белизной. Держа простыни на одной руке другой Степаныч потянулся на соседнюю полку, табурет шатнулся и топнул. Степаныч обхватил простыни и замер, балансируя на полусогнутых.
– Давай ммть подержу ммть, – Канителич протянул ладонь, и Аркадь Степаныч хлопнул по ней свободной рукой.
– Помой сначала.
Степаныч вынул с полки стопку красных банных полотенец и спрыгнул с табурета.
– Ну, всё, двинули. Полчаса уже топит – пекло адово. Ну, ты как, баба, с нами?
Баба Тоня молча поднялась с лавки и запахнула в пятнах куртку:
– Пирогов поставила. Потом принесу Вадику. А вы – алкашня, дома жрать нечего, а они в бане бухают.
– Пироги – это ммть хорошо, ты прямо нам ммть неси, закусь ммть.
Под гыкание мужиков и ворчание бабы Тони вся компания протиснулась в дверь, и кухня опустела. Замигала, потрескивая, единственная лампочка, как будто понимая, что светить уже некому.
Тут крыльцо снова зазвучало, лампочка перестала мигать, и в кухню, ввалилась запыхавшаяся
