бы во-первых, и жители первопрестольной имели возможность плюнуть ему в наглую рожу, а во-вторых, чтобы как-то реабилитироваться в глазах победителей. А победителями в ту весну пока себя ощущали поляки. Они уже сожгли Москву деревянную и собирались сидеть за Кремлевскими стенами хоть до второго пришествия. Продовольственное снабжение, правда, у "ляхов" налажено было отвратительно, и практически находясь в осаде, они попали в совершенно нелепую ситуацию. "Семибоярщина" принудила Москву целовать крест их королевичу, и посольство русское торчало в Варшаве, а шляхтичи сидели в столице России, разоренной ими же за последние смутные годы, и гарнизону королевскому вульгарно было нечего "жрать". Разбежавшиеся москвичи, бродили по окрестностям, сбиваясь в шайки, а со всех сторон к первопрестольной медленно, но неотвратимо, ползли ополченческие полки. Им тоже нужно было что-то есть, так что в первую очередь уцелевшие деревеньки снабжали их, а уж потом поляков. Впрочем, фуражиры гетмана Сапеги особенно и не церемонились с русскими "сиволапыми мужиками", выгребая все подчистую из их погребов и амбаров. Только вот чем ближе к лету 1612-го, тем сложнее стало это делать. Нет, "сиволапые" не осерчали и не принялись колоть их вилами. Их просто не стало. Деревни и села стояли брошенные населением, разграбленные, безлюдные. Будто мор прошел по княжеству московскому. Чума бубонная… С пером шляхетским и саблей.
А в этом 1610-ом еще первое ополчение, возглавляемое московскими князьями и боярами, топталось у стен Москвы, раздираемое конфликтами и то увеличиваясь численно, то разбредаясь в разные стороны, вносило только дополнительную сумятицу, заставляя семерых бояр-заговорщиков, ускорять свои потуги в сторону окатоличивания России. Идея Рима, привязать церковь Православную к себе хвостом послушным и таким образом объединить церкви восточную кафолическую и западную католическую в одно огромное финансовое предприятие, была столь завлекательна для Римского папы Павла-V-го Камилло Боргезе, что "политикой не занимающийся" понтифик не жалел сил, а главное средств, на воплощение ее в жизнь.
– Прошу прощения, сударь.– Извинился Федор Леонидович, столкнувшись со встречным прохожим, и услышал в ответ.
– Пустое, Федор Леонидович. Ну, наступили на мозоль любимую, так и не больно почти. Вы здесь давно?
– Здравствуйте, голубчик,– Академик кинулся Силиверстовичу на шею.– Ох, гора с плеч. Часа два, пожалуй, уже здесь пребываю. Что за город! Что за народ! Силища какая прет! Вот он потенциал народный. Пассионарность.
– "Пасси" чего?– не понял последнее слово Силиверстович.
– Дух соборный, народный, Евлампий Силиверстович. Вы только оглянитесь по сторонам!– продолжал пребывать в эйфории Академик.
– А, ну да. Без духа как же? Дух он завсегда у народа нашего ядреный. Вы, Леонидыч, как полагаете, нас за каким лешим сюда зашвырнуло?
– Сам в полном недоумении,
