Всепоглощающая, заполняющая собой все пространство. Воплощенное зло и, одновременно с этим, спокойствие и безмятежность. Я все еще мыслил, все еще цеплялся за жизнь – значит, мой путь на Бальдре не завершен. Но я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой – просто не чувствовал их, не видел; я пытался кричать, звать на помощь, но тщетно – ни звука не раздавалось во тьме. Что это – Кархайм, а меня отправили в черное ничто за ослушание? Или я стою на пороге царства мертвых, Хель? Постепенно в голову прокрадывались воспоминания – я сражался и пал, пронзенный стрелами бывшего соратника. Как его зовут? Не могу вспомнить…
Я попробовал оглядеться, и в шее заныло, хоть моего тела и не было видно. Нет, нет, умирать нельзя! Если я сейчас останусь здесь, во тьме, то она не выпустит меня больше никогда – нужно рассказать всем о предательстве! Великом предательстве… Но я не мог припомнить, кто нас предал. В памяти, наконец, всплыло слово – Бледные. Точно! Боги предали нас, превратив в рабов, заставляя своими повелениями творить ужасные вещи. Этот обман тянется сквозь года, а ведь я считал, что убить за ослушание Бледным – великая честь и священный долг! Люди слепо верят колдунам, а конунг велит бросить тело собственного сына в лес, чтобы оставить на съедение зверям. Ни за что! Бальдр сбросит позорное ярмо! Если бы мне только…
Невероятным усилием воли я открыл глаза и тут же зашелся страшным кашлем. Во рту появился соленый металлический привкус – кровь. Перед глазами легла пелена, но вместо вездесущей темноты я увидел размытые цветные пятна – зеленые, голубые, белые… Постепенно, моргая изо всех сил, я различил угрюмые ели, нависшие надо мной, как палачи; сверху взирало синее небо с белыми рваными облаками. Лес – значит, приказ конунга исполнен. Словно пробуждаясь вместе со мной, в тело вонзился холод – меня бросили прямо в снежный сугроб. Не чувствую пальцев… Застонав от боли, повернул голову – из тела торчали обломки стрел, а кольчуга и рубаха под ней заляпаны кровью. Я попробовал приподняться и не смог – тело просто отказывалось повиноваться. Внезапно до моих ушей донесся низкий рык – припадая к снегу и жадно нюхая следы, шел тощий, голодный волк. Те, кто притащил меня в лес, давно ушли, зато мой запах манил лесного хищника все ближе. Я мог только беспомощно смотреть на него, не в силах двинуть пальцем – увидев меня, волк зарычал громче.
– Прочь… Пошел прочь… – через боль и муки я сдвинул правую руку, но оружия при мне, конечно же, не оказалось.
Глупо было надеяться, что я выживу в лесу. Судьба зачем-то позволила мне вырваться из плена тьмы – лучше бы там и оставался. Проснуться, выжить, только чтобы посмотреть в глаза верной смерти – слишком жестокая судьба для человека. Облизывая пересохшие губы и прерывисто дыша, я глядел на длинные клыки и нити липкой слюны, протянувшиеся между ними, как паутина. Снег скрипел под лапами зверя все громче. Вдруг он насторожился и навострил уши – кто-то идет! Я услыхал легкие, почти невесомые шаги; взмах, свист рассекаемого
