подобного. Я была рядом, когда твой отец сражался с Бетодом, там, наверху, в Высокогорье, рядом с Девятипалым.
Рикке изумленно моргнула.
– Тебе же не могло быть больше десяти лет!
– Достаточно, чтобы убить человека.
– Что?!
– Обычно я таскала папашин молот, потому что самые маленькие должны нести самую большую тяжесть, но в тот день он захотел драться молотом, поэтому я взяла его копье. Вот это самое копье. – Его тупой конец отстукивал ритм их шагов по горной тропинке. – Папаша завалил одного мужика, тот пытался подняться, и я его заколола. Проткнула ему жопу до самого брюха.
– Вот этим копьем?
Рикке привыкла думать о нем просто как о палке, которую носила с собой Изерн. Палке, один конец которой по какой-то причине был замотан в оленью шкуру. Ей не хотелось думать о том, что там, внутри, скрывается лезвие. И в особенности не хотелось представлять, что это лезвие побывало в заднице какого-то несчастного.
– Ну, с тех пор оно несколько раз сменяло древко, но…
Изерн встала как вкопанная, подняв татуированную руку и сузив глаза. До слуха Рикке доносился лишь шорох ветвей, кап-кап-капанье тающего снега да чик-чириканье птичек среди набухающих почками деревьев.
Рикке наклонилась к ней.
– В чем де…
– Наложи стрелу на лук и отвлеки их болтовней, – прошептала Изерн.
– Кого?
– Если не получится, покажи им зубы. Твои зубы просто дар богов!
И она метнулась прочь с дороги, скрывшись среди деревьев.
– Мои зубы? – зашипела Рикке, но юркая тень Изерн уже исчезла в зарослях колючего кустарника.
Только теперь она услышала мужской голос:
– Ты уверен, что это та дорога?
Лук висел у нее на плече – она надеялась встретить оленя. Рикке скинула его, торопливыми пальцами достала стрелу, едва не уронив, и кое-как сумела наложить, невзирая на шквал нервных подергиваний, охвативших ее руку.
– Нам сказали пошарить в лесу. – Другой голос, более жесткий. Более страшный. – Как по-твоему, это лес?
Рикке запаниковала, внезапно решив, что стрела может быть на белку; проверила – нет, это была нормальная стрела, с широким наконечником.
– Ну так, перелесок.
Смех.
– Мать твою, а в чем разница?
Из-за поворота показался пожилой человек. В руке у него был посох, но когда он наклонил его, в пятнах солнечного света сверкнул металл, и Рикке осознала, что это был не посох, а копье. В этот момент беспокойство разрослось из островка между ее лопатками до самых корней волос.
Их было трое. У пожилого был несчастный вид, словно он не имел никакого желания участвовать во всем этом. Следом показался нервный паренек, несущий щит и короткий топорик. И, наконец, за ними шел здоровенный мужик с густой бородой и не менее кустистыми насупленными бровями. Его вид совсем не понравился Рикке.
Отец
