ребёнка.
Он чувствует её буквально, всеобъемлюще. Он внутри неё. Он смотрит на мир её глазами, видит самого себя и с абсолютной точностью ощущает все переливы её эмоций по отношению к нему.
Переливы эти пугают.
Как можно жить с такой пустотой, невольно спрашивает себя Паша, как можно быть такой плоской и одномерной?
Погружения в личность матери нисколько не удивляют его. Ему кажется, что такой способностью обладают все без исключения люди.
С возрастом он начнёт понимать, что это не так.
Что, быть может, он один-единственный на Земле с такой способностью. С такой силой проникновения…
Ага, наконец-то поели, можно отвлечься на телевизор. Многосерийный фильм про композитора Баха. Очень интересно. Даже увлекает.
Мама сидит перед моргающим телевизором – опять сломается вот-вот, снова в ремонт везти! – а Павлик на полу с книжкой. То ли читает, то ли фильм смотрит. Такой же странный, как обычно.
Вдруг он встаёт с пола и делает к ней три шага. Ровно столько, чтобы подойти вплотную – однокомнатная квартира в пятнадцать квадратных метров позволяет совершать очень сдержанные передвижения.
Что с ним? Чего хочет?
Губы шевелятся, глаза сверкают чем-то нехорошим.
Чего задумал, а?
– Мама! – прислоняется он к ней и неумело пытается обнять. – Я так тебя люблю!
Сердце её замирает от стыда и беспокойства.
Ты чего, Паша? Заболел что ли?
Вроде нет. Лоб холодный. Здоров.
Ну так присядь, присядь. Что там за книжка у тебя? Недочитанная? Ну так читай, читай. Или фильм вон смотри. Это полезно – про композитора. А я про посуду забыла. Немытая. Пойду-ка перемою быстренько.
Чувство защищённости, о котором стрекочут праведные психологи, у Паши в юные годы не возникало, да и не могло возникнуть в принципе. Все школьные и уличные неурядицы он сносил стойко, никому не жалуясь.
Отобрали деньги, разбили губу, украли сменную обувь – лишь затаит обиду и волочется домой. Досадно. Удар по самолюбию. Но, в целом, ничего страшного. Мать не заругает. Лишь молча воспримет информацию о потерях, тихо вздохнёт – но не заплачет.
С одной стороны хорошо, никаких домашних истерик. А с другой – никто за тебя не вступится. Не защитит.
Как-то раз, ещё в младших классах, Паша рискнул по старой памяти обратиться за помощью к дяде Валере – какая-никакая дружба с ним ещё поддерживалась – но тот, согласившись поначалу, вдруг резко пошёл на попятную, заметив среди пашиных обидчиков взрослых пацанов.
Вроде бы и не настолько взрослых, чтобы не справиться с ними физически, но каких-то слишком уж крутых по дворовым понятиям.
Этот случай окончательно развеял в юном Павлике остатки иллюзий о взаимовыручке, крепких родственных узах и человечестве в целом.
Каждый
