интриги Яго приводит его к убеждению, что Дездемона ему изменяет. Что в таком случае должен испытывать ревнивый человек, да к тому еще с такою горячею, «мавританскою» кровью, как у Отелло? Любовь превращается в неистовую ненависть; нет такой утонченной казни, которая в достаточной мере могла бы утолить жажду мести. В мировой литературе мы встречаем немало образов настоящих ревнивцев, в бешенстве убивающих изменниц жен, навеки заключающих их в домашние темницы, предающих их всенародному поруганию. А что мы видим у Отелло?
Яго всякими намеками старается заронить в душу Отелло подозрение в верности жены. Отелло:
Постой!
К чему ведут, что значат эти речи?
Не мнишь ли ты, что ревностию жить
Я захочу и каждый день встречать,
Одно другим сменяя подозренье?..
Нет, Яго, нет! Чтоб усомниться, должен
Я увидать. А усомнился – надо
Мне доказать. А после доказательств —
Вон из души и ревность и любовь![6]
Яго одно за другим приводит как будто совершенно неопровержимые доказательства.
Отелло:
Ну, что же! Нет жены!
Обманут я. И утешеньем только
Презрение должно остаться мне.
Но Яго приводит все новые и новые доказательства будто бы совершенно исключительного бесстыдства и лживости Дездемоны.
Отелло в бешенстве:
– О, пусть же она пропадет,
пусть сгниет, пусть станет добычею ада!
И вдруг, – это место обычно либо пропускается, либо проходит у исполнителя совершенно незамеченным, – вдруг Отелло говорит Яго:
– Но как она мила!
– О да! Слишком мила!
– Так, ты прав. Но все-таки… Жаль, Яго! О Яго! Жаль, страшно жаль, Яго!
Мы ясно чувствуем этот смущенно умоляющий тон, с каким Отелло пытается отстоять перед Яго свое право на жалость к любимой женщине. Яго чувствует эту жестокую борьбу в душе человека, якобы «до безумия ослепленного ревностью», – и спешит подогреть опадающую злобу:
– Ну, если вам так нравятся ее пороки, – дайте им полный простор: уж если они не трогают вас, то, конечно, никому другому нет дела до них.
И Отелло, вскипая прежнею яростью, восклицает:
– Я изрублю ее на куски! Украсить меня рогами!
Постоянно разжигаемая усилиями Яго, злоба Отелло достигает крайних пределов. Кровавое решение созревает. Отелло входит ночью в спальню, чтобы задушить Дездемону на оскверненном ею ложе. И этот «бешеный ревнивец», «отуманенный кровавою жаждою мщенья», – что говорит он входя?
Вот, вот причина, – вот причина, сердце!
Не назову я вам ее, о звезды,
Безгрешные светила, – вот причина!
Ему оказывается нужным настойчиво твердить себе, что есть, есть причина к замышленному убийству и причина самая основательная.
Цитирую по старому переводу П. Вейнберга. Он много точнее и художественнее нового перевода. (
