женщина, собирая очередную корзину с провизией.
Муж хмуро брал поклажу и отправлялся в лес. Как у Любани горела в душе злоба против собственной дочери, так и у мужчины разгорелась ненависть к жене. Он забросил дом и хозяйство, и как в былые времена, уходил в старую кузню, где повстречал Раду. Лежал ничком на траве и вспоминал, вспоминал. Иногда, ему удавалось уснуть, в такие дни в виденьях приходила Рада.
Каждый раз сны были, словно наяву. Вот, Михась видит, как дают они с Радой клятву перед богами, да скрепляют их союз старшие рода. Вот, родился их первенец, Рада, над колыбелькой склонилась – счастливая.
Очнется Михась от снов таких, будто испил его кто до дна, соки высосал, а в сердце радость бьется. Пускай, на краткий миг, да счастлив он с любимой своей.
К зиме Михась, уже, не вставал. Забила тревогу Любань, побежала за Славией. Да, только, что травница сделает, коли жизненной силы не осталось у мужика? Одной ночью не проснулся вовсе.
– Что делать Любань думаешь? Как детей кормить станешь?
Женщина подняла мокрое от слез лицо на знахарку.
– Почитай месяц ушел муж за Калинов мост, а я все жду. Шаги его слышу. Как жить, Славия, без него не знаю. И с ним невмоготу было, и без него мочи нет. С весной уеду в родную деревню. Там все сродники мои, – они помогут. Не хочу здесь. По ночам мне все чудится, что бродит кто-то под окнами да женским голосом тихонько кличет: « Михась, Михась, иди ко мне любый мой, это я – твоя Радушка.
– Устала ты Любань. У тебя и здесь сродников немало, зачем куда-то ехать? Подумай. Любят тебя в деревне.
– Сказала, уеду, значит уеду. С избенкой только, что делать ума не приложу. Может, какой поселенец найдется!
– Лютому предложи. Не век же ему в лесу обитать.
– Чтоб ему пусто стало, колдунище черному! С него в мой дом беда пришла да с этой гадиной маленькой.
– Ты о ком говоришь? Какая еще, – гадина маленькая?
– Миланка. Ведьмовское отродье! Почему я ее в утробе не задавила? Зачем на свет белый родила? Она во всем виновата.
– Это как?
– Если бы Лютый ее не приметил, ничего бы и не случилось.
– Ох, и дурная ты баба! Что говоришь такое? Кто по деревне после того, как ведун Милану забрал, царицей расхаживал? Кому старейшины место почетное на всех празднествах отвели? У кого пшеница так родила, что и сами сыты, и торг-сторговали, и на посев, закрома ломятся? У кого скотина да птица плодит, да множится? Не у тебя ли Любань? Не в твоем ли хозяйстве благополучие?
– У кого боги мужа отняли? Не у меня ли?
– Боги? Может, любовь его высушила, источила? А, девонька? Говори! Разве не предупреждала я тебя, когда ворожбу ты на него задумала? Разве не говорила тебе бабка Славия, чем дело обернется ? Что не полюбит он тебя, только навредишь себе? Что мне ответила, помнишь?
– Помню. Молодая я была, – дурная. Думала, врешь ты все. Не может он меня не полюбить, коли я его так люблю да почитаю. А вышло, что вся жизнь моя навыворот, хоть в омут с головой али камень
