из уст в уста, раздувались подробностями, искажались и будоражили Артель мясников. Рэсэн полагал, что ничего необычного в этом нет. Чу был не из тех, с кем могли справиться киллеры-простофили из Пхучжу или старые сыскари, выслеживающие проституток. Но правдивы ли все слухи, узнать не представлялось возможным. Неважно, кто убит, ищейка или киллер, – в их мире убийства всегда сокрыты в тени. И все же, верны были все эти истории, возникавшие, точно пузыри на воде, или нет, Чу пока не поймали.
Через год после начала преследования Чу явно изменил свою стратегию. От обороны он перешел к нападению, отыскал нескольких планировщиков, убил их, а затем отправил на тот свет и нескольких подрядчиков и брокеров. А однажды Чу преспокойно объявился в самом центре Пхучжу и разнес до основания офис одного из подрядчиков смерти. Однако убитые планировщики не имели никакого отношения к заказу на ту проститутку. Более того, на самом деле они даже профессионалами не являлись, так, дилетанты. По каким соображениям Чу творит такое, никто в толк взять не мог. Но если он нацелился на тех, кто в действительности вершил дела в мире планировщиков смерти, то к ним он и приблизиться бы не сумел.
После того как Чу превратил офис одного из членов Артели мясников в руины, а затем похитил какого-то типа, совершенно, кажется, ему не нужного, к Старому Еноту явились важные люди. Был среди них и Хан, директор охранной фирмы, под вывеской которой скрывалась большая киллерская компания, он контролировал изрядный кусок рынка смерти, к нему стекались деньги от предприятий помельче. Компанию Хану составили деляги из Пхучжу, коих он воспринимал как банальных бандитов, и такое соседство со всей очевидностью указывало на то, сколь сильно Чу вывел из себя планировщиков. Хан устроился в кресле с таким выражением, словно ему в рот запихнули пригоршню дерьма.
Енот уселся за стол, и деляги из Пхучжу принялись излагать наболевшее.
– Да с ума же спятить! Да вообще этот Чу, щенок этот, чего он хочет? Да надо узнать, чего он хочет, тогда и усмирить как-то можно, приманку подкинуть. Да надо же что-то делать, а?
– Я вот о чем. Почему этот требух засратый ничего не говорит? Он чё, немой? Если нужны бабки, пусть так и скажет – бабки нужны; если чем-то обидели, пусть скажет – так и так, обидели меня, мудозвоны; если злится, пусть скажет – так и так, злюсь я. Пусть хоть что-то скажет. А то ишь, припадочный, пиздохуй шелудивый, выеживается, ни слова не сказамши.
– У меня из-за этого долбоебины Чу не просто убыток. Из моих ребят уже трое копыта откинули. И на этом, думаете, все? На то, чтоб обработать мертвяков, опять вынь да положь кругленькую сумму. Только Мохнатому и радость, мать вашу в растопырку! И ваще, почему эта блядюга только мне палки сует? Тут до хренищи более крутотянских, чем я.
– У тебя дома что, зеркала нет? Где ты видишь тут крутотянистей себя?
– А может, ты этому Чу вексель выписал, а, козлина? Надо было бабки наличными сунуть, наличными! Чу от этих ценных бумаг больной на всю голову делается.
Старый Енот взирал на этот балаган с выражением
