Такой вполне американский вариант с широкой (до невозможности) улыбкой и тоской в глазах. А кто её видит, тоску эту, по телефону-то?
Вот говорит русская пословица, что нет худа без добра. Так и есть. Марфа случайно узнала, что папа сломал ногу: на рыбалке поскользнулся и неудачно приземлился, – и пришла проведать его с огромным тортом-мороженое. И отец растаял, впрочем, как и мороженое, про которое забыли за долгим разговором. Марфа делилась своими успехами, а отец, её жёсткий и непробиваемый папа, даже смахнул слезу, списав её появление на невидимую соринку, так некстати попавшую в глаз.
Спохватившись, ели ложками жидкое мороженое, пили арабику, до которой оба были охочи, под шумок оприходовали целую тарелку бутербродов, наскоро сооружённых Марфой. И говорили. Обо всём, о жизни, о принятых решениях, об обидах, нанесённых друг другу. Кажется, со времён беззаботного детства, когда они ещё жили все втроём (как же давно это было), Марфа так доверительно не общалась с папой. И папа снова называл её ласковым домашним именем «Марфуня». Счастье…
– А я в Индию уезжаю, – огорошил Марфу отец. – Моя новая знакомая увлекается тибетским буддизмом, хочет встретиться с Далай-ламой и меня тянет за собой.
– А как же христианство, пап? – поперхнулась Марфа неожиданной новостью.
– Так я ж не веру меняю, Марфуня, а хочу мир посмотреть, отдохнуть от суеты. Я ведь из-за перелома впервые вот уже месяц дома сижу. Появилось время подумать, переосмыслить что-то. Устал я, дочка. Всю жизнь только и делаю, что деньги зарабатываю, зациклен на них. Кручусь, как бешеный, а ради чего?
– Я думала, тебе нравится твой бизнес, быть всё время в струе, когда жизнь бьёт ключом, – протянула Марфа.
– Да по темечку, – досадливо кивнул отец. – Нравится, конечно, когда к тебе и уважение, и трепет, и монетки рекой текут. Но знаешь, жизнь-то она разная, круглая, как шарик наш земной. А я, получается, хоть полмира объехал, только одну сторону и видел, финансовую. Вот и решил немного притормозить. Ты, кстати, не беспокойся, я тебе приличную сумму на карточку переведу. Можешь бросать свою хореографию. И возвращайся домой. Хватит уже по чужим домам скитаться.
– Домой? – задумалась Марфа. – Нет, пап, не обижайся. Я сейчас в квартире у знакомых живу. Они пожилые, очень хорошие люди. Михал Макарыч и Нина Петровна меня приютили, когда ты, когда я, – споткнулась о слова девушка, – в общем, всё хорошо у меня с жильём. Квартирка крошечная, по твоим меркам, но мне в ней комфортно. И свободно, – Марфа помолчала. – А хореография – это теперь не работа, это моя жизнь. Не зря меня Михал Макарыч песочком присыпал, встряхнул мои мозги, вот они на место и встали. А домой я обязательно вернусь. Я скучаю по своей комнате, по своей коллекции мягких игрушек, – она смущённо замолчала. – Вот окончательно встану на ноги и перееду. Хочу, чтоб ты мной гордился, – она помолчала. – И мама.
