византийцами был у Венеции спор.К императору их, заключить договор,
Послан был знаменитый Венеции сын,
Дандоло. Призывает его властелин.
Он вошел. Договор уж готовый лежит.
«Подпиши!» – император ему говорит.
Он прочел – и вскричал вне себя: «Подписать!
Обесчестить отчизну, себя запятнать?
Никогда!» Император во гневе встает,
Но посол его взглядом пылающим жжет.
Тот дары обещает – посол оскорблен,
Речь заводит про казнь – улыбается он.
От стыда император взбешенный горит.
«Если ты не подпишешь, ему говорит,
Я сейчас позову моих верных рабов.
Они свяжут тебя, и, под гнетом оков,
Прут железный в огне раскалив до красна,
Тебе выжгут глаза!.. Отвечай!.. казнь страшна!»
Он молчит!.. Вот каленые прутья несут.
Он молчит!.. Вот к глазам приближается прут…
Он молчит!.. Вот из глаз, где железо шипит,
Льется кровь… Он молчит!.. Дым идет. Он молчит!
И, когда была страшная казнь свершена,
Он промолвил: «Отчизна теперь спасена!»
Константин Подревский
Чичисбей
Было мне в Венеции жарко и смешно кормить голубей,
И на площади святого Марка был бамбино мой чичисбей.
Вид ваш синьора мне приятней
Самой высокой голубятни
Вы всех голубок мне милее
Сердце сжимается больнее, больнее…
Ах, у меня на сердце стужа
Больше всего боюсь я мужа,
Кротости в нем нет голубиной,
Спросит он: что за бамбино, бамбино,
Но я отвечу не робея
Даме нельзя без чичисбея
Бродят по городу фашисты
К дамам они пристают.
Часто он в закрытой гондоле пылко мне шептал: «Убей»
И сжимал мне руки до боли, мой бамбино, мой чичисбей
Жаль мне сеньора вы так юны,
Но холоднее вы лагуны
Да, вы лагуны холоднее
Сердце жмется больнее, больнее!
Ах у меня на сердце стужа
Больше всего боюсь я мужа,
Он на меня посмотрит грозно
Спросит он: «с кем ты так поздно, так поздно»
Но я отвечу не робея
Даме нельзя без чичисбея
Бродят по городу фашисты
К дамам они пристают.
Кирилл Померанцев
Опять на дорогах Италии
Опять на дорогах Италии, —
Порывисто дышит мотор,
Венеция, Рим и т. д.,
Помпеи, Миланский собор…
Блаженствует вечер каштановый,
Над Лидо в полнеба закат,
Совсем, как в стихах у Иванова,
Сгорает и рвется назад.
Но мне ли теперь до Венеции,
До кружев ее базилик,
Когда, оборвавшись с трапеции
В бессмыслицу, в старость, в тупик,
Я вижу: в конце траектории,
Над стыком дорог и орбит,
Огромное небо Истории
Последним закатом горит.
Венеция
Ну
