на министра финансов, Роне с удовлетворением отметил, как тот побледнел, став цветом в точности как его сюртук, нежно-салатовым. Вот же глупые мотыльки, постоянно придумывают новые моды. И гордятся новыми одежками, как будто это и есть их хваленый прогресс. А другие, лелеющие жалкие капли угасающего дара, изо всех сил пыжатся, стараясь казаться настоящими шерами, обряжаются в камзолы и упелянды, которые носили во времена их прадедов.
Суета. Все – суета. Где же, шис его дери, Эйты с бумагой?! Роне давно надоело смотреть, как господа министры кушают серебряными ложечками яйца всмятку – тоже «прогрессивная тенденция», в позапрошлом году заразившая королевские дворы подобно крысиной лихорадке. Прочие же придворные, не удостоенные права сидеть в присутствии короля, толпились у стен и ловили каждый звук, каждое движение королевской брови, каждое мановение ресниц императорского ублюдка. И гадали, как бы ловчее выказать его высочеству Люкресу, будущему супругу Шуалейды и королю Валанты, свою лояльность. Ристану и Каетано они уже похоронили, о победе над зургами забыли. Расчетливые шакалы. Мертвая благодать им, а не Люкрес на престоле!
А за всей этой церемонной игрой наблюдало мягко мерцающее золотом Око Рахмана: император желал видеть, как счастливы его подданные. Еще одно Око, куда более скромное, пряталось между рожков золотой люстры: корреспондент «Герольда», глядя в «подпольно» проданное Роне зеркало, строчил передовицу. Разумеется, «подпольную» продажу одобрил Конвент, ибо имперские газеты должны своевременно и правдиво информировать население обо всех важных событиях.
Одна перемена блюд сменяла другую, лакеи уносили почти нетронутые тарелки. Разговор неспешно тек вокруг да около: король изволил интересоваться новостями из метрополии, видами на улов макрели, столичной модой на заточку шпаг и еще полусотней не менее важных материй. Дюбрайн в свою очередь восторгался доблестью валантской группы войск и генерала Альбарра, поминал прогнозы Светлейшего о том, что зурги не перейдут хребет в ближайшие годы и сетовал на недостаток одаренных шеров на военной службе. Наконец, когда подали шамьет со сливками, король улыбнулся особенно радостно – не знал бы Роне, что именно думает Тодор о брачном союзе кронпринца и своей дочери, непременно поверил бы.
– Беседа с вами, мой светлый шер, доставляет нам несказанное удовольствие. Но теперь нам бы хотелось выслушать слова вашего августейшего брата.
О да, так хотелось, что ваше величество дотянули до последнего момента.
– Благодарю, ваше величество, – тоном «я вам бесконечно верю» ответил Дюбрайн.
Отставив чашку, он вынул из воздуха запечатанный сургучом с оттиском кугуара свиток. Встал. За ним поднялись министры, по толпе придворных пронесся взволнованный шелест. Последним поднялся с кресла король. Дюбрайн подошел к нему, подал свиток лично в руки.
– Я счастлив, что именно мне выпала высокая честь служить устами моего возлюбленного брата Люкреса,
