вместо него убили меня…» Дальше шла большая уродливая клякса, а прямо под ней было дописано: «Теперь мне все равно: что в омут, что в вампиры».
Почерк так резко контрастировал с другими записями, что казалось, будто писал другой человек. Так и было. Той прежней Лизы – трепетной, жизнерадостной, влюбленной, больше не было. А та, которой я стала после смерти Алекса, не знала улыбки, не верила в счастье и уже ничего не ждала. Все, что у меня тогда оставалось, – моя семья. Бабушка, дед и родители, которые были вампирами, сколько я их помнила, а еще брат Анатоль и его жена Анфиса, которые в ту самую минуту, когда я писала в дневнике, проходили через превращение в кабинете отца на первом этаже нашего петербургского особняка.
Я провела пальцем по большой черной кляксе, расползшейся ниже. В день превращения я поставила ее от неожиданности, напуганная слабым женским вскриком снизу. Это кричала Анфиса.
Перед глазами помутилось, и я перенеслась в тот день, о котором так не любила вспоминать.
«Теперь мне все равно: что в омут, что в вампиры…» – размашисто начеркала я прямо под кляксой, едва не прорывая бумагу пером.
Потом с отчаянной решимостью поднялась с места. Моя очередь.
«У Анфисы нет выбора, – ясно прозвучал в ушах ровный голос матери. – У тебя есть. Подумай хорошенько».
– Тут и думать нечего! – с досадой пробормотала я, направляясь к лестнице.
В нескольких шагах от кабинета закружилась от волнения голова, ноги налились тяжестью, каждый шаг давался с трудом, словно тело протестовало против моего решения. Я остановилась, чтобы перевести дух, и тут дверь распахнулась, выпуская наружу брата с женой. Анатоль, всегда оживленный и веселый, показался мне каменным истуканом. Брат взглянул на меня так холодно и равнодушно, как будто я была безымянной горничной, а не его родной сестрой. Глаза его были чужими и безжизненными, словно из него разом вынули живую душу. На лице Анфисы тоже появилось какое-то незнакомое прежде выражение – надменное, отстраненное и чуточку ошеломленное. Она, в отличие от Анатоля, не знала, что ее ждет за дверьми кабинета свекра, и, должно быть, еще не осознала в полной мере, что с ней произошло. Однако при виде меня ее тонкие ноздри по-звериному дрогнули, а светлые серые глаза сделались черными и злыми – словно сам дьявол глянул из них на меня. Невольно содрогнувшись, я отшатнулась к стене. В тот же миг из кабинета стремительно вышла Лидия, загородила меня собой и властно велела сыну:
– Уведи Анфису. Дуняша ждет в вашей комнате.
Я содрогнулась, поняв скрытый смысл приказа. Горничная должна была утолить жажду новопревращенных вампиров. Брат с женой устремились вперед и прошли мимо так быстро, как будто не касались пола ногами, а летели над ним. Я представила себе Дуняшу: полную, смешливую, с веснушками на круглых щеках, с застенчивым взглядом голубых глаз. Как можно пожелать ее крови? Как это все отвратительно, противоестественно, ужасно!
– Ты уверена,
