мозгов? – язвительно поинтересовалась она.
Вместо ответа Волошин снова откусил от пирога и устремил взгляд туда, где на водной глади догорали последние лучи заходящего солнца. Ему сейчас не хотелось этого разговора, не хотелось ничем омрачать радость своего пребывания здесь. Но, похоже, сегодня объяснения не избежать. В последнее время мать особенно настойчиво требует, чтобы он с ней делился происходящим в его жизни… Но он никогда этого не делал. Даже в школе. Не поздновато ли начинать в тридцать шесть лет?
В этом доме, рядом с этой пожилой женщиной, известной до последней морщинки вокруг глаз и в то же время такой чужой… трудно было выразить словами ту непонятную и нелогичную тоску, которая вдруг охватила Виктора. На какую-то неуловимую долю секунды ему показалось, что все, чего он достиг – солидное положение в мире риелторов Москвы, шикарная квартира, машина и прочие статусные игрушки для взрослых, – ничто по сравнению с каплей простого человеческого чувства… Может быть, того самого, которое зовется глупым, слащавым, сентиментальным словом любовь? Виктор привык считать, что это слово ничего не обозначает, что оно – всего лишь прикрытие для чего-то откровенно-животного или хитровато-практичного. Но сейчас почему-то по-дурацки захотелось, чтобы они с мамой сидели и болтали так же просто и увлеченно, как это он раньше наблюдал в семьях одноклассников. Чтобы они искренне радовались, встречая друг друга даже после недолгой разлуки…
«Детям и родителям полагается любить друг друга! Полагается… Если я ничего не испытываю к матери – значит ли это, что я моральный урод? Что я вообще не способен испытывать любовь? Ни к кому?»
Чтобы доказать самому себе, что это не так, Виктор протянул руку, чтобы погладить мать по плечу – но на полпути остановился, сделав вид, будто потянулся за новой порцией пирога, хотя уже был сыт. Волошин вовремя сообразил, что его ласкательный жест выглядел бы нелепо и вычурно, и, главное, он совершенно не мог представить, как отреагировала бы мать. В их семье никогда не практиковалось такое изъявление чувств…
«Ну и что? – разозлился на самого себя Виктор. – Ну, не приняты у нас телячьи нежности, что с того? Подумаешь! В каждой семье свои традиции. А о воспитании судят по конечному продукту – то бишь что получилось из детей. Так что я – в порядке! В полном порядке! Более чем в порядке!»
– Ты чем-то недовольна, мама? Если нужно что-то купить или выписать из-за границы – скажи, ты знаешь, я всегда…
– Ну что ты, Витя, – мать смотрела в сторону, а в голосе место металлических заняли влажные, слезливые нотки, – ты и так много вкладываешь в Привольное. Притом что так редко здесь бываешь… Видел бы твой папа, какую ты здесь создал красоту, – вот бы он порадовался!
Несколько лет назад, когда дела Виктора резко пошли в гору, его риелторская фирма приобрела известность, и он впервые начал оперировать цифрами, выражавшимися не в тысячах рублей, а в сотнях тысяч и миллионах долларов, он прежде всего вложил появившиеся средства в оборудование загородного
