взгляд сосредоточен, он подернут глубоко спрятанной печалью, которая начинает таять как снег под весенним солнцем, уступая место океану нежности, накрывающему меня с головой. Я почти физически ощущаю, как меня подхватывают ласковые волны и начинают раскачивать, баюкать, тихо шепча: Элла… Элла… Элла…
Это Энрике, чуть наклонившись, произносит мое имя. Он повторяет его несколько раз. Мне нравится, как звучит мое имя, произнесенное им. У меня перехватывает дыхание, становится тяжело дышать. Сердце замирает и сладко ноет в груди. Я… Я, кажется, влюбилась! Но так не бы-ва-ет. Только два дня назад я не знала Энрике… И сегодня пришла на свидание, чтобы сказать… Сказать, что мы не можем… Не можем? Нам нельзя быть вместе! Нельзя, нельзя, нельзя. Слишком мы разные. Слишком много препятствий…
Я тяжело вздыхаю. Энрике, услышав вздох, крепче сжимает мою руку и, бережно обняв меня за плечи, осторожно привлекает к себе. Он заглядывает в мои глаза. Его взгляд, полный любви и счастья, проникает глубоко в мое сердце, заставляя его на мгновение сладко замереть, а затем забиться часто-часто… Я испытываю неземное блаженство, словно мы с Энрике, оторвавшись от земли, парим высоко в небе. Энрике испытывает, похоже, те же чувства, что и я. Он нежно целует меня в щеку. И его поцелуй, похожий на легкое прикосновение ангела, гонит прочь тревожные мысли.
Петровка, Столешников переулок, и вот мы на главной московской улице. Людская река подхватывает нас, и вскоре мы уже подходим к Красной площади. Я пристально вглядываюсь вдаль: может, повезет и не будет очереди? Куда, к кому? К Владимиру Ильичу. Ленину, имеется ввиду. Влияние вождя мирового пролетариата на мою жизнь, меня – советскую девушку, коммунистку, столь велико, что даже… Энрике… Любовь… Всё бессильно?
Верность идеям Ленина, преданность Коммунистической партии – принципы, закрепленные в Моральном кодексе молодого строителя коммунизма. И против них я пойти не мо-гу-у-у… Никто не может. Верность и преданность вождю и партии – истины бесспорные, и они непоколебимы. А любовь… к иностранцу… является… нарушением принципов Морального кодекса молодого строителя коммунизма! Я внутренне содрогнулась от этой мысли, которую, впрочем, нам, советским девчонкам, в нашей альма-матер внушили так крепко, что личные отношения с иностранцами считались у нас недопустимыми и чем-то даже постыдными и неприличными. Помните же: вместе пришли – вместе ушли…
Но почему… Почему я не могу полюбить Энрике? Почему все против этого?
Я отгоняю в сторону тревожные мысли и вопросы, на которые не могу найти ответа, и пристально вглядываюсь в сторону мавзолея. Нет, не повезло. Как всегда, центр коммунистов и туристов из разных стран мира недоступен даже для ближайшего рассмотрения. К мавзолею тянется длиннющая очередь желающих пройти вовнутрь и собственными глазами увидеть вождя, спящего вечным сном.
Близится время смены караула у мавзолея, и разноязыкая толпа туристов сгрудилась у ограждения, за которым застыли двое неподвижных часовых. Мы идем мимо туристов,
