сомнению. Поэтому сейчас, увидев слезы на глазах Энрике, я затрепетала.
– Энрике… Энрике, мы обязательно встретимся еще, – горячо заговорила я, вытирая ладошкой его слезы.
– Когда? – Энрике, улыбаясь через силу, смущенно сморгнул слезы, и они покатились по дорожкам, проложенным на его щеках . Перехватив мою руку, он поднес ее к своим губам и стал осторожно целовать каждый пальчик отдельно.
– Когда ты захочешь, – ответила я, понимая, что эти слова – та святая ложь, в которой сейчас нуждается Энрике.
– Я не хочу с тобой расставаться ни на день, ни на час, ни на минутку, ни на секунду, – судорожно вздохнув, сказал он прерывистым от волнения шепотом.
– Но ты же совсем не знаешь меня, – проговорила я осторожно.
– Не знаю тебя? – переспросил Энрике.
– Ну… Многое обо мне не знаешь, – ответила я уклончиво.
– Я знаю главное, – решительно сказал Энрике, не сумев скрыть тревожные ноты в голосе. Выдержав паузу, он испытующе посмотрел на меня: – Что же я должен узнать?
Я опустила глаза, боясь взглянуть на него.
– В нашем вузе учится один мальчик, и он ко мне неравнодушен, – выдавила я из себя информацию, которую давно хотела сообщить португальцу.
– А как ты к нему относишься? – прошелестел неживой голос Энрике.
– Не знаю. Он мне, кажется, нравится… – Я вскинула глаза на Энрике. Ни один мускул не дрогнул на его лице, он мужественно выслушал мое признание. Не зная, как закончить фразу, я вдруг сказала, показав на свои джинсы, – вот «Levi Strauss» ради него купила. Чтобы произвести впечатление, – пояснила я, не поднимая глаз.
– Но ты же точно не знаешь, нравится ли он тебе, – схватился за мои рассуждения Энрике.
– Ну да… – я не понимала, куда он клонит.
– Зачем тогда джинсы? Я тебе их сколько хочешь.... – напряженный голос Энрике выдал его волнение.
– Я сама могу их себе купить… – оборвала я его на полуслове.
– Что ты, Элла, говоришь?! – горестный вскрик, вырвавшийся у него, на секунду повисший в воздухе, затем эхом, отозвавшимся вдалеке, оборвал мою фразу на полуслове. Энрике порывисто обнял меня и, крепко прижав к себе, стал целовать страстно и жадно. Мы забылись в долгом поцелуе.
– Я тебя, девочка моя, никому не отдам. Я люблю тебя, – шептал он в волнении, гладя ладонью меня по щеке.
– Энрике… Энрике… – начала я говорить неуверенным тоном. И продолжила быстро и сбивчиво: – Все так сложно… Ты скоро уезжаешь…
– Я приеду. И очень скоро, – решительно сказал Энрике. – Я обязательно приеду, – повторил он снова. – А ты… – Энрике замолчал. Я поняла, что он имеет ввиду.
– Энрике, я… я… я… кажется… люблю… тебя… – голос мой предательски задрожал, я едва сдерживала нахлынувшие чувства.
Какая же я дура! Была так слепа, глуха…
