лицо выражает отношение ситуации, о которой идет речь в высказывании, к самому акту речи, а точнее, к его участникам. Как известно, 1-е лицо обозначает говорящего («Я вхожу в класс»), 2-е – слушающего, или адресата («Ты входишь в класс»); если же речь идет о ком-то или чем-то «постороннем», не принимающем участия в речевом акте, то употребляется 3-е лицо («Он входит в класс»). Возможности игры здесь заключаются прежде всего в функциональном «переодевании» лица. Это значит, формы лица используются не по своему прямому назначению, а принимают в данном контексте чужие обязанности.
Например, если говорящий повествует о себе в 3-м лице, то в этом уже содержится элемент языковой игры, сопряженный с передачей дополнительных значений. На этом основаны многообразные выражения типа «ваш покорный слуга», «наш брат художник», «автор этих строк» и т. п. Со специальными целями такой прием может применяться и в художественных текстах, в частности, если говорящий хочет охарактеризовать себя со стороны, взглянуть на себя чужими глазами. Так, в следующем диалоге один из персонажей (женщина по имени Марина) говорит о себе в 3-м лице – «эта»:
«Смирновский (отшучивается). Не выйдет, малыш. Я лягу при входе. Ты же не переедешь папочку?
Марина (показывая на себя). Эта? Эта кого хочешь переедет»
Говорящий может использовать в игровых целях и форму 2-го лица. Например, в разговорной речи встречаются случаи, когда человек буквально повторяет обращенную к нему реплику собеседника: «Ты это сделаешь?» – «Сделаешь» (вместо «Сделаю»). В принципе можно считать, что перед нами пародирование типичной диалоговой ситуации, в которой реплики собеседников формально различаются только своей интонацией. Мы ведь привыкли к таким «эхо-ответам», ср.: «Готов?» – «Готов»; «Ладно?» – «Ладно» и т. п. А вот подтверждающая цитата из художественного текста – рассказа А. Кабакова «Love история»:
«– Ты меня любишь? – спросила она.
– Любишь, любишь.
– Правда? – спросила она.
– Правда, правда.
– Я самая-самая? – спросила она.
– Самая, самая, самая».
Игровой можно считать также такую ситуацию, когда говорящий обращает свое высказывание к неодушевленному предмету. Поскольку предмет заведомо не услышит этого обращения и не отреагирует на него, весь речевой акт можно было бы считать искусственным и бессмысленным; но говорящий, очевидно, рассчитывает на какого-то иного слушателя: либо на присутствующих при этом лиц, либо на самого себя (ему нужно выплеснуть свой эмоциональный заряд). Классический образец такого поведения – речь Гаева в чеховском «Вишневом саде», обращенная к шкафу:
«Гаев….Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы) в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее
