на скорейшее восстановление накопленного.
Мэра звали Филоксен, сын Клариссы. Сорока семи лет, тучный, похожий на кубышку, с неподражаемыми черными глазами и римским профилем, без бороды и без усов, с волосатыми пухлыми руками, никогда не имевшими дело с киркой, он был владельцем местного кафе. Разрешения на его покупку, как и на занятие торговой деятельностью, он добился вместе с пенсией благодаря полученному на войне ранению. За это ранение (кстати, не оставившее видимых следов), но более всего за то, что получал пенсию, он пользовался всеобщим уважением.
Назвавшись социалист-гуманист-антиклерикалистом, он демонстративно читал на террасе своего кафе газету левого толка «Маленький провансалец» и охотно поносил иезуитов, которые, как всякий знает, ведут Францию к гибели. Таким образом он возглавил местных «нечестивцев», которых, впрочем, было не больше пяти-шести человек, чья деятельность сводилась исключительно к тому, что по воскресеньям утром они пили свой аперитив на террасе кафе, вместо того чтобы пойти к обедне. Тем не менее на выборах в муниципальный совет он всегда набирал большинство голосов – правда, с минимальным перевесом, – потому как о нем все говорили: это «голова», как будто у остальных кандидатов она отсутствовала.
Когда нужно было решить какой-нибудь сложный или щепетильный вопрос, приходили к нему посоветоваться, потому что он худо-бедно был знаком с законами и мог поддержать разговор с людьми из города, а кроме того, не имел себе равных в легком и непринужденном общении по телефону, установленному в его кафе.
Женой он не обзавелся и проживал с сестрой, проворной и скромной старой девой, а что касается потребности в удовлетворении чувств, то, спускаясь по вторникам в Ле-Зомбре за табачными изделиями, он по пути заходил засвидетельствовать свое почтение одной пухленькой молодой вдовушке, которая питала к нему симпатию, однако не обделяла вниманием и симпатичного белокурого почтальона, и аптекаря, и даже одного господина из Марселя, что порой заезжал к ней на лакированном тильбюри[5] с роскошным ободком из каучука на колесах.
Столяра, а по совместительству и плотника-колесника, звали Памфилий, сын Фортюнетты. Ему было тридцать пять лет, он обладал красивыми каштановыми усами и единственной парой голубых глаз, которую когда-либо видели в деревне. Не такой скупой и скрытный, как остальные, он считался у стариков сорвиголовой, которому, скорее всего, предназначено было умереть в нищете; и без того невеселый прогноз усугублялся тем фактом, что он взял за себя толстушку Амели, дочку Анжели. Молодая особа была свежа, как утренняя заря, но необъятных размеров, у нее то и дело случались приступы неудержимого хохота или, наоборот, всеразрушающего гнева; передвигаясь по деревне, она постоянно что-нибудь ела – то хлеб с ветчиной, то смоквы, то холодную кровяную колбасу. Филоксен говорил, что дешевле обошлось бы возить на ней воду, чем ее кормить. Но Памфилий был работяга и по-настоящему «мастер своего дела».
