весенняя трава-мурава.
Устала Олимпиада Модестовна от докучливых раздумий. Села в кресло возле печки и сразу вся отяжелела. Захотелось ей вытянуть ноги, закрыть глаза. Подумала, что, может, это пришел к ней запоздалый сон. Хотела встать, уже уперлась руками в мягкие подлокотники, чтобы дойти до кровати, но сил подняться не хватило, и она не встала…
Пробудилась Олимпиада Модестовна от чужого прерывистого дыхания над собой. Открыла глаза, не сразу узнала стоявшую перед ней служанку Ульяну. Не могла сообразить, почему девушка явилась в праздничном платье. Спросила встревожено:
– Что случилось?
– Чего скажу, хозяйка.
– К чему вырядилась?
– Молодая хозяйка велела по дому в праздничной лопатине ходить.
– Ишь ты! Ну раз велела, то ладно. Чего пришла сказать?
– Как подумаю, так прямо душе студено.
– О чем подумаешь?
– Да про то самое.
– Очнись, дуреха! Со сна, видать, очумела? Чем сон напугал?
– Явь напужала. Истинный Христос, явь!
– Ульяна! – прикрикнула на девушку старуха.
Девушка от крика хозяйки втянула голову в плечи, ожидая получить подзатыльник.
– Сказывай все начистоту, Ульяна!
– И скажу! Завсегда перед собой правду не утаиваю. То и скажу, что молодая хозяйка седни чуть свет поднялась. Стала по всему второму этажу прогуливаться. Вошла это она вместе со мной в парадную залу, оглядела ее, да и уставилась нахмуренным взглядом на царя с царицей на портретах.
– Ну? – нетерпеливо спросила старуха.
– Дале взяла она без единого слова бархатный стул, поднесла его к стене, на которой венценосцы висят, встала на бархат, не сняв башмаков, да и сняла с гвоздей сперва царицу, а после царя.
Слушая Ульяну, Олимпиада Модестовна торопливо перекрестилась. Следуя ее примеру, то же самое машинально сделала и служанка.
– Дале что?
– А дале? Чего дале? Велела мне молодая хозяйка принести снизу из твоего рабочего кабинету портреты отца с матерью, да и твой, на коем ты вовсе молоденькая.
– Так!
– Именно, что так! И опять собственными руками повесила отца на место царя, а матушку на место царицы.
– А меня?
– Тебя под имя повесила, чуть пониже. Гвоздь для тебя я сама вколотила.
Олимпиада Модестовна встала на ноги, зябко пошевелив плечами:
– Платок подай!
Ульяна подала хозяйке пуховый платок, а та, накинув его на плечи, спросила:
– Кто кроме тебя видел содеянное?
– Никто! Рань-то какая была!
– Я у тебя, Ульяна, правду дознаю?
– Никто!
– Слава богу! А ты – молчок! Поняла?
