Лешка хуже среднего, слыл первым хулиганом, ненавидел, когда много говорят, не принимал ничьих установленных правил, кроме своих, и не имел никаких талантов, разве что некоторые врожденные актерские способности, которые по странной случайности были замечены и употреблены в дело школьных спектаклей.
Театр помог ему выжить, не спиться, как многие его ровесники, имеющие даже и более ответственных родителей, и не связаться с дурной компанией всерьез, чтобы сразу после школы угодить за решетку. Два года в драматическом кружке он вспоминал, как лучшее время в своей жизни.
В армии он увлекся спортом, получил первый разряд, но на гражданке спортивные достижения сослужили ему, как ни печально, плохую службу. Его бицепсы, могучая челюсть, сломанный нос были оценены по достоинству и применены в дело неким криминальным авторитетом, который в результате происходящих в стране революционных перемен, вытянул, в конце концов, не счастливый билетик депутатской неприкосновенности, а черную метку солнцевской братвы, а заодно с ним, кто пулю, а кто нары получили и все его подельники.
Отрадин загремел на пять лет.
Когда он вышел, его как оторванный листок швыряло из одной крайности в другую вместе с большей частью активного населения страны в те годы. Долгое время он осваивал китайский рынок и, нагрузившись под подбородок полосатыми сиреневыми тюками, вместе с другими такими же ходоками трясся Христа ради в поездных тамбурах и багажных отделениях самолетов, минуя семь часовых поясов. Поднакопив деньжат, увлекся было созданием собственного бизнеса, и погорел. Начал сначала и снова погорел, разоренный на сей раз не собственной экономической безграмотностью, а государством и его махинациями с деньгами. Никак не из любви к учебе, а только ради получения бумажки, закончив заочно институт, он, наконец, неплохо устроился у бывших дружков на фирме, купил даже загородный коттедж и BMW – самую крутую тачку по тем временам, а потом снова сел, уже за экономические преступления. Мир переменился пока он сидел, Алексей Отрадин остался прежним.
Он выбрал Сочи, потому что это был единственный город, в котором он когда-то отдыхал и где провел пять незабываемых развеселых денечков в бытность свою директором одной подставной оффшорной фирмы.
В вокзальной духоте он нехотя перелезал через цыганские тюки и сумки вездесущих вьетнамцев, равнодушно глядел на толстых усталых женщин в платках с корзинами и тележками, набитыми до отказа всякой всячиной. Он жалел, что выбрал поезд, а не самолет. Его уже тошнило от суеты, снующих туда-сюда людей и разлитого в пространстве ожидания.
Голос в динамике объявил прибытие скорого из Ельца. От подошедшего поезда пахнуло яблочными пирогами, запах разнесло по всем платформам, и он зверски защекотал носы голодных пассажиров, повеял дальней дорогой, встречами и разлуками, заставил их вскочить в нетерпении и рвануться на посадку, побросав в спешке жен, ревущих детей и вещи.
Подхваченный
