в свой драндулет полдюжины пива. – Полезай.
Мы залезли в автомобиль, оставили Гершвина долбить в Париже дырки на валике пианолы и тронулись с места.
– Языком не болтай, – распорядился Крамли. – Просто кивай головой влево, вправо или вперед.
Глава 08
– Чтоб мне провалиться, если я знаю, за каким бесом я это делаю, – бормотал Крамли, ведя машину по границе противоположной полосы. – Я сказал, чтоб мне провалиться, если я знаю, за каким бесом…
– Я слышал. – Я наблюдал приближавшиеся горы и предгорья.
– Угадай, кого ты мне напоминаешь. – Крамли фыркнул. – Мою первую и единственную жену, вот уж умела задурить мне голову: и так повернется, и эдак, и улыбку во весь рот изобразит.
– Разве я дурил тебе голову?
– Вякни, что не дурил, и я тебя вышвырну из машины. Стоит тебе меня завидеть, как ты садишься и делаешь вид, будто решаешь кроссворд. Слова четыре успеешь разгадать, и тут я хватаю карандаш и сажусь на твое место.
– Разве я когда-нибудь так поступал, Крамли?
– Не беси меня. Следишь за названиями улиц? Следи. И вот что. Объясни, с чего ты затеял эту дурацкую экспедицию?
Я бросил взгляд на книжку Раттиган, лежавшую у меня на коленях.
– Она спасалась бегством, так она сказала. От Смерти, от одного из назначенных к смерти имен в этой книжке. Может, книжку послал ей кто-то из них в качестве порченого дара. А может, она, как мы сейчас, бежала им навстречу, желая, скажем, взглянуть в глаза тому, кто осмелился послать могильный словарь впечатлительному ребенку – актрисе.
– Раттиган не ребенок, – пробурчал Крамли.
– Ребенок. Ей никогда бы не добиться такого успеха на экране, если бы за всеми ее сексуальными вывертами не проглядывала там и тут меглиновская крошка[7]. Тут не старушку Раттиган вогнали в дрожь; это испуганная школьница бежит сломя голову через темный, полный чудовищ лес – Голливуд.
– Стряпаешь по вдохновенью, как твой рождественский кекс с цукатами и орехами?
– Разве похоже?
– Без комментариев. С чего бы одному из этих красночернильных приятелей посылать ей две книжки, полные поганых воспоминаний?
– А почему бы и нет? Констанция перелюбила в свое время массу народу. И вот, спустя годы, масса народу ее ненавидит. Они были отвергнуты, оставлены в прошлом, забыты. А она сделалась знаменитой. Они смешались с мусором на обочине. А может, они состарились, стоят одной ногой в могиле и жаждут напоследок сделать кому-нибудь пакость.
– Ты начинаешь разговаривать вроде меня.
– Боже упаси, надеюсь, нет. То есть…
– Все нормально. Тебе никогда не быть Крамли, как мне никогда не быть Жюлем Верном-младшим. Куда это нас занесла нелегкая?
Я поспешно поднял глаза.
– Ага! Это она. Маунт-Лоу! Где в давние времена пал замертво старый красный трамвай.
– Профессор Лоу, – начал я, считывая случайно всплывшее на внутренней стороне век воспоминание, – в годы Гражданской войны изобрел
