По домам, говоришь? А где у меня дом? А, воевода? Где мой дом? В казарме? Нет у меня ни дома, ни жены. Никого нет. Даже брата родного больше нет...
Тугдаме удивленно вскинул бровь. Целых два месяца он не мог понять, что творится с молодым тысяцким.
– Брата, говоришь, потерял? Видел, как он в той битве пал?
Малюта покачал головой, поднимая от стола свой мутный взор.
– Не пал он. Сразились мы с ним, грудь на грудь сошлись... Вот и потерял.
Тугдаме нахмурился, понимая, что дело нешуточное. Вновь наливая по чарке, он вздохнул:
– Убил, что ль, брата?
– Дурак ты, воевода. Как же я могу брата родного загубить. Негоже так. А вот он меня чуть к праотцам не отправил. Насмерть со мной рубился. И глаза, – Малюта замер, вспоминая взгляд Ярослава, – глаза на меня выпучил, словно не узнает меня. Ну, как так, Тугдаме? Как такое может быть, чтобы брата родного не видеть и не слышать?
Воевода кивнул, начиная понимать, в чем беда медведича.
– Колдовство – точно тебе говорю. Ты же видел, сколько ведьм в их воинстве? Говорят, ты собственной рукой двух ведьм зарубил? Молодец, тысяцкий, славное дело сделал!
Малюта нахмурился, с трудом извлекая из памяти обрывки воспоминаний. Женские крики, бегущие прочь ведьмы, окровавленный клинок.
– Что ж тут славного, Тугдаме? Бабу мечом рубить?! Да они мне каждую ночь снятся! Их глаза, крики, кровь. А рыжая, та и вовсе из головы не выходит. На нее рука не поднялась, больно красива девка.
Тугдаме усмехнулся, вытягивая из него слово за словом.
– Какая такая рыжая?
– А я почем знаю? Стала на пути, руку подняла, – Малюта на мгновение умолк, вспоминая, – и коня моего остановила. Про таких баб, верно, и говорят, что коня на скаку остановят...
– А ты что ж? Убоялся ее?
Лицо медведича вдруг стало серьезным, словно он протрезвел на мгновение.
– Не боюсь я никого, воевода. Просто в глаза ее зеленые заглянул... А она и говорит мне, мол, негоже на девку меч поднимать. В общем, отпустил я ее. А, может, сама убежала? Не помню.
Воевода неодобрительно покачал головой, начиная понимать, что к чему.
– Приворожила она тебя, Малюта. Сильно приворожила. Ведь по сей день она у тебя из головы не выходит. Сходил бы ты к волхву, кабы не сглазила.
Медведич расхохотался, хлопнув ладонью по столу, словно подводя итог их затянувшемуся разговору.
– Не пойду я никуда. И сглаза никакого не было. Просто права она. Нельзя на бабу меч поднимать.
– Ну, может, и так. – Тугдаме поднялся из-за стола, пристально глядя на Малюту. – А теперь, тысяцкий, слушай мой приказ. Забрал меч и марш в казарму! Сегодня последний день, когда я терплю твою пьяную рожу! И чтоб в корчму эту более ни ногой, не то разжалую и выкину из Дружины пинком под зад.
Малюта покорно кивнул, вставая из-за стола. Спрятав меч в ножны, он бросил на стол несколько монет.
– Эй, корчмарь! Не серчай, если что не так.
Хозяин радостно всплеснул
