Где-то звякнул, упав на кафельный пол, по всей вероятности, пинцет или скальпель, что-то металлическое, затем пробили часы на противоположной стене. Казалось и стены прислушиваются к моему голосу. Эрик молчал, я смотрел на чашечку с кофе, пальцы мои не дрожали (еще бы!), шло время. Я не смотрел на Эрика, повернул голову и тоже смотрел в окно, затем поднес чашечку к губам и сделал глоток.
– Что? – наконец спросил Эрик.
Видимо, за Лениным сюда приходили не редко, возможно, от настоящего вождя уже ничего не осталось, его растащили по всей стране, по миру, по кусочку, по клеточке, как растаскивают Эйфелеву или Пизанскую башню, или Колизей…
– Хоть что, – сказал я, – хоть волосок, хоть обломок ногтя…
– Все гоняются за мозгом, за сердцем. Зачем?
Я стал рассказывать легенду о научной необходимости изучения тела вождя, безбожно вря и на ходу придумывая причины столь важных исследований…
– Стоп, – сказал Эрик, – всю эту галиматью рассказывай своим академикам. Я могу предложить что-нибудь из внутренних органов, скажем, пищевод, кишку…
– Хоть крайнюю плоть, – сказал я.
Эрик улыбнулся.
– Идем, выберешь, – сказал он.
– Сколько? – спросил я.
Эрик встал и, ничего не ответив, зацокал по кафельному полу своими звонкими каблуками. Мы вошли в анатомический музей: привычно воняло формалином, на полках стояли стеклянные сосуды с прозрачной жидкостью, в которых, как в витрине магазина, был расфасован наш Ленин.
Все это он? – спросил я.
Знаешь, – сказал Эрик, – мой шеф Юра Денисов…
Юрка?!. – воскликнул я, – Юрка Никольский?!.
Эрик вопросительно взглянул на меня.
– Ты его знаешь?
– Хм! – хмыкнул я. – Мы же с ним…
Я безбожно врал! Никакого Юрия Денисова-Никольского я, конечно, не знал. Краем уха я слышал о том, что он является, кажется, замдиректора «Мавзолейной группы», еще где-то читал, что Ленина в свое время бальзамировали Борис Збарский (потом его посадили) с Воробьевым, а затем это знаменитое тело поддерживали в нужной кондиции и Сергей Мордашов, и Сергей Дыбов или Дебов. Лопухин, Жеребцов, Михайлов, Хомутов, Голубев, Ребров, Василевский… Затем Могилевский или Могильский. Я стал Эрику перечислять всех, кого мог вспомнить, он только смотрел на меня и молчал. Странно, но я помнил все эти фамилии. В конце концов я назвал и эту: «Денисов-Никольский».
– Ладно, – примирительно сказал Эрик и, ткнув указательным пальцем в одну из банок, произнес:
– Все, что осталось…
– Это все?! – спросил я.
– Воруем потихоньку…
Эрик взял меня за локоть и, зыркнув по сторонам, почти шепотом произнес:
– Только для своих. Здесь кишка толстая, пищевод и кусочек почки. Там, – Эрик кивнул на запаянный сверху мерный цилиндр, – желудок, а там – сердце…
Давай, – сказал я, – всего понемногу.
