сказал мужик, – годится.
Мы поехали молча, грузовик трясло на ухабах. Кругом была только пыль, пыль да пустыня. Физиономия у мужика мало что выражала, в нем вообще было мало примечательного. Но порой всякая мелюзга, которая долго живет на одном месте, добивается кое-какого престижа и власти. Он имел грузовик и нанимал работяг. Порой приходится с этим мириться.
Мы ехали дальше, а по дороге шел старикашка. Ему было никак не меньше сорока пяти. Для дороги это уже старость. Мистер Бёркхарт – свое имя он мне назвал – сбавил скорость и спросил старикашку:
– Эй, дружище, хочешь заработать пару зеленых?
– Конечно, сэр! – сказал старикашка.
– Подвинься. Пусть сядет, – сказал мистер Бёркхарт.
Старикашка сел, а от него и вправду воняло – перегаром, потом, мукой смертной. Наконец мы подъехали к месту, где стояло несколько зданий. Вылезли вместе с Бёркхартом из машины и зашли в какой-то пакгауз. Там был парень в зеленом козырьке от солнца и с множеством резинок на левом запястье. Сам лысый, но руки заросли тошнотворно длинным светлым волосом.
– Здравствуйте, мистер Бёркхарт, – сказал он, – я гляжу, вы подыскали себе еще парочку пропойц.
– Вот список, Джесси, – сказал мистер Бёрк-харт, и Джесси принялся ходить и подбирать товары по списку.
На это ушло какое-то время. Потом он закончил.
– Что-нибудь еще, мистер Бёркхарт? Пару бутылок дешевого вина?
– Мне вина не надо, – сказал я.
– Ладно, – сказал старикашка, – я возьму обе бутылки.
– Это в счет заработка, – сказал старикашке Бёркхарт.
– Не имеет значения, – сказал старикашка, – вычитайте из заработка.
– Тебе точно не нужна бутылка? – спросил меня Бёркхарт.
– Ладно, – сказал я, – бутылку беру.
У нас была палатка, в ту ночь мы пили вино, а старикашка рассказывал мне о своих передрягах. Он лишился жены. Жену он все еще любил. Он все время думал только о ней. Прекрасная женщина. Раньше он преподавал математику. Но лишился жены. Второй такой женщины не сыщешь. Ну и так далее.
Господи, когда мы проснулись, старикашку мутило, да и мне было не намного лучше, солнце уже встало и светило вовсю, и мы отправились на работу – складывать железнодорожные шпалы. Их надо было складывать в штабеля. Начинать штабель было легко. Но когда мы добирались доверху, приходилось считать. «Раз, два, три», – считал я, и тогда мы бросали шпалу.
На голову старикашка повязал платок, спиртное лилось у него из головы и впитывалось в платок, и платок намок и потемнел. Время от времени сквозь гнилую перчатку мне в руку вонзалась заноза от одной из железнодорожных шпал. Обычно такая боль бывает нестерпимой, и я бы бросил работу, но усталость притупляла чувства, и вправду основательно притупляла. Когда это случалось, я попросту злился – мне даже хотелось кого-нибудь прикончить, но когда я озирался вокруг, там были только песок, да отвесные скалы, да сухое, как печь, ярко-желтое солнце, и некуда
