на первом этаже в этом крыле, но кабинет самого Келско располагался отдельно. Мы миновали шесть пролетов бетонной лестницы, прошли через пожарный выход в коридор третьего этажа, и никто не попался нам навстречу. Пол в коридоре был устлан темно-зеленым линолеумом, вытертым до яркого блеска. В воздухе витал неприятный запах какого-то дезинфицирующего средства. Пройдя по коридору три двери от заднего входа, мы вошли в личный кабинет начальника полиции. В верхней части двери было вставлено матовое стекло, на котором черными буквами по трафарету были написаны его имя и должность. Дверь была не заперта. Мы вошли внутрь.
У меня вспотели ладони.
Сердце бухало, как барабан.
Но почему, я не знал.
Независимо от того, что бы ни говорил Студень, я опасался засады. Но в этот момент меня страшило не это.
Что-то другое. Что-то… неуловимое…
В приемной не горела лампа, а единственное окошко возле бака с питьевой водой было зарешечено. Небо, еще утром по-летнему голубое, сейчас почти полностью уступило натиску армады темных туч, а пластины жалюзи застыли на полпути между горизонтальным и вертикальным положением, так что тусклый свет, попадавший внутрь, едва выхватывал из темноты металлические шкафчики картотеки, рабочий стол со стоящими на нем тарелкой и кофейником, пустую вешалку, огромную карту страны на стене и три деревянных стула возле одной из стен. Смутно виднелась громада стола секретарши – полный порядок на столе и никого за столом.
Лайсл Келско, очевидно, отослал секретаршу на обед пораньше, чтобы исключить возможность того, что она услышит что-либо.
Дверь во внутренний кабинет была приоткрыта. За ней горел свет, и, надо думать, там было что-то живое. Студень без колебаний двинулся через неосвещенную комнату по направлению к этой двери. Мы последовали за ним.
Мне все сильнее сжимало грудь.
Во рту было так сухо, словно я перед этим ел пыль.
Студень легонько постучал во внутреннюю дверь. Через узкую щель донесся голос:
– Входите, входите.
Это было сказано баритоном, и даже в этих двух коротких словах слышалась спокойная властность и самодовольное превосходство.
Студень вошел внутрь, Люк – сразу за ним. Я услышал голос Студня:
– Мое почтение, шеф Келско, рад снова видеть вас. – И, когда я вошел последним, моему взору предстала на удивление простая комнатка – серые стены, белые жалюзи на окнах, простая мебель, на стенах ни одной картины или фотографии – безликая, почти как тюремная камера, а затем я увидел Келско, сидящего за большим металлическим столом и глядящего на нас с неприкрытым презрением, и у меня перехватило в горле, потому что внешность Келско была фальшивкой. Под человеческой оболочкой я увидел самого злобного гоблина, какой когда-либо попадался мне на глаза.
Мне, наверное, следовало бы догадаться, что в таком месте, как Йонтсдаун, гоблины вполне могут прийти к власти. Но мысль о людях, живущих под злобной властью этих созданий, была настолько невыносима, что я отогнал
