Каждый уже старательно прикидывал в уме, в каком году наступит срок окончания правления Пилата в Иудее.
В общем-то, для всех этот срок не имел какого-то определяющего значения. Но у многих возникло ощущение, что Иоханан знал точно, о чем вещал, был спокоен и уверен. Это приводило в замешательство, ибо говорил он то, чего невозможно было знать вообще. Можно было сомневаться, прав мог оказаться прокуратор. Но, как бы там ни было, все-таки слова Крестителя многих немало смутили.
Ирод Антипа наблюдал вчуже, упружился и хмуро молчал. У него, как у ряда гостей, в душе бродило недоверие. Но была и какая-то смутная тревога. Появлялось скребущее ощущение, что все будет происходить, как говорил Иоханан. По лицам гостей Антипа угадывал, что каждому хотелось узнать о себе, но каждый боялся услышать Иоханана. Потому что на всяком лице отпечатался грех, осуждаемый Крестителем. Тетрарх почувствовал, как руку пронзило болью, отдернул, не сразу понял, что пальцы Иродиады впились в его кожу и дрожали от напряженного ожидания.
Иродиада боялась Иоханана, боялась слов его. Хотя страшны не только слова, более страшен был неуловимый пронзающий дух, исходивший от Крестителя. Он вгонял Иродиаду в трепет.
Пилату претило ожидание, воцарившееся вокруг. Он видел, что все ждали не его вопросов, а ответов Крестителя. И испытывал раздражение оттого, что центром внимания стал Иоханан. Его передергивало и одновременно необъяснимо волновало.
Креститель оставался неуступчивым. В установившейся ненормальной тишине многим становилось жутко от его несговорчивости.
Наконец Иоханан глубоко вздохнул и ответил прокуратору:
– Наступит твое бесславие, за которым придет смерть.
Эта фраза Крестителя заставила Пилата вздрогнуть, казалось, он услыхал за спиной остервенелое завывание гиены и ощутил глухое дыхание гроба. Наместник зло осклабился, он не собирался умирать так скоро. По ребрам заскребло когтями, и почувствовался укус острых зубов.
Прокуратор невольно глянул за спину, провел рукой по коже доспехов и успокоился. Не было никакой гиены, откуда она могла тут появиться. Ни когтей, ни зубов. И сам жив и здоров. Он быстро привел лицо в надлежащий вид:
– Умирают все, – сказал с издевкой. – Ты тоже умрешь. Я, как и ты, могу пророчить твою смерть. И все, кто здесь находится сейчас, тоже когда-нибудь умрут. Вот только когда?
– Твой конец будет бесславным, – настойчиво, точно ступая по горячим углям, повторил Иоханан. – Проклятие – твой удел. Смерть наступит в момент высшего твоего безумия.
– Стало быть, сначала я стану безумным? – громко забулькал смехом Понтий Пилат, надеясь, что его смех поддержат, однако никто не поддержал, и смех одиноко подпрыгнул, надорвался, затрещал по швам и потух, провалившись глубоко в живот прокуратора. Сейчас наместник был одинок среди всех, как и его смех.
– Ты уже безумен, – тихо заметил Креститель.
Пилат передернулся.
