такие слова ужалили, зацепили за живое. Он качнулся от мгновенной ярости. Гнев был обширный, вызванный не только словами Крестителя, но больше бесцеремонным поведением Пилата и собственным униженным положением, когда всякий римский солдат ценился выше. Все слилось в клокочущий змеиный ком, он разрывал Антипу изнутри. Тетрарх рванулся с подушек, чувствуя жар и лютость. Иродиада ощутила, как крупная дрожь пошла по телу Антипы. Его состояние передалось ей. Зубы клацнули, она сдавила челюсти, поджалась и еще сильнее впилась ногтями в руку тетрарха. С натугой удерживала Ирода Антипу от вмешательства в словесную бойню между Пилатом и Крестителем. Не настало время для этого.
Однако Антипа тоже сообразил, что лучше дождаться, когда прокуратор захлебнется в каше, заваренной самим. Безусловно, слова Иоханана сунули тетрарха мордой в грязь, но точно так же эти слова врезали по зубам Понтию Пилату. Пусть знает, галилеянам не нравится, что он везде сует свой нос. Антипа, яро дыша, откинулся на подушки, погладил побелевшие пальцы Иродиады, медленно оттаивая.
Прокуратор бешено перекосил лицо глубокими складками и повелительным тоном рыкнул, точно вдалбливал окружающим значимость своих слов:
– Я не чужак в этих землях, и тебе хорошо известно, бродяга бездомный! Здесь все принадлежит Риму! Рим вечен! За это ты ненавидишь Рим, ведь так? За это твои речи направлены против меня! Ты не любишь римлян! – Пилат хотел взглядом пригвоздить к месту этого безумного дохляка.
Но тот вытянул шею и упрямо надавил, словно обрубал последние концы:
– Поработитель не может надеяться на любовь порабощенного народа. Рим – поработитель мира. Он еще силен, но ты ошибаешься, что это будет вечно. Я вижу закат Рима, его гибель от рук варваров. Я хочу приблизить конец. Рим заслуживает одного: разрушения. Наказание придет за все прошлые и будущие злодеяния. Твои деяния здесь станут началом конца Великого Рима. Римляне поплатятся за все, им не удастся исказить истину. Ибо обмануть можно человека, а не людей. Людская память будет вечно хранить правду.
Точно петлей на шее захлестнула Пилата крамольная речь Крестителя. Нет, это не был бред умалишенного бродяги. Этот новоявленный прорицатель осознанно угрожал Риму, за это стоило вырвать язык, лишить головы, раскорячить на перекладине.
Гости навострили уши.
Пилат понимал, он должен сейчас у всех на глазах раздавить своими вопросами гнусного доходягу: воткнуть их в его мозг, как острые мечи:
– Покажи мне, кто способен противостоять Великому Риму? Ты врешь, разбойник, что римляне принесли зло в эти земли! Рим спас всех! Без Рима вас давно бы вырезали соседи, которые ненавидят вас больше, чем ненавидят Рим! Кто еще способен защитить ваши земли, кроме Рима? Кто? Скажи! Ты умолк, лживое отрепье? Тебе нечего сказать? Ты не знаешь ответа, мошенник! – Наместник вперил хмурый взгляд в Крестителя, представляя, как трудно, должно быть, ответить на его вопросы.
Глаза Иоханана затуманились, внутри кипело, ответная ненависть бурлила,
