Питин вылез из короба ко мне на плечо и высокомерным взглядом обвел стражей.
–Мотри-ка, пардуса за спиной носит! Токмо пардус тот какой-то махонький, да черный. Боле на котенка смахивает! Проверь, Мстиша, молодца. Может у него в коробе меч-кладенец упрятан!
Но я уже смирил себя и когда младший из воев поднялся, лениво опираясь на сулицу, спросил вежливо:
– Скажите, добры молодцы, не в вашем ли граде проживает храбр Микула, по прозванию Войской Кудесник?
– На что тебе тот Микула? – усмехнулся старший и тоже поднялся на ноги.
Но тут младший страж заглянул под вдовий плат Глаи и испуганно отпрянул в сторону, выставив вперед острие сулицы:
– Изыди прочь, вражья душа!
– Она что, специально намазалась, аль у нее черная болезнь? – спросил старший, – коль болезнь от Мораниной дочки – идите в рощу Велеса. Там град велесовых ближников в двух днях пути на полуночь, рядом с градом рысского племени, что пришли лет пятнадцать тому. Там живет старец Микула, а тот ли он, кто тебе нужон, не ведаю.
Я вздохнул и, уже, наверно, в сотый раз за прошедшие луны, принялся объяснять, что Глая родом из жарких стран. Стран, где щит Хорса палит с удвоенной силой, что снега там отродясь не видали, что кожа тамошних людинов испокон веков такая же темная, с медным отливом, что в тех краях на человека с белой кожей смотрят как на великую диковину. Страж выслушал меня внимательно, но решения своего не изменил.
– Не могу я вас в град пустить без разрешения волхвов, парень. Пусть твою прабабку сначала волхвы попользуют снадобьями лесными. Тогда приходи, – как бы извиняясь, объявил старший свое решение.
Пришлось мне опять брать Глаю за руку и торить свою торну на полуночь, по указанной стражами тропке. За три луны только два раза возвращался к Глае разум, да и то ненадолго. Все это время она послушно следовала за мной, не реагируя ни на что. В море, во время шторма, послушно вычерпывала воду, скажешь кушать – кушает, пока ведешь за руку – идет. Стоит отпустить – тут же останавливается, вперив пустые очи в одну точку, и будет стоять столбом. Скажешь: лечь – уляжется прямо в дорожную пыль.
Густые седые волосы прабабки то и дело выбивались из-под черного плата. Они посерели от пыли, бронзовую кожу лица прорезали борозды морщин. За три луны Глая стала худющая, как кий. В чем только душа держится. Но шла за мной по-прежнему легко, голова поднята, спина прямая, босые ноги ровно по ниточке ступают с неизвестной в Славской земле грацией…
И снова огороды, репища, лоскуты полей, где зрела рожь, да пшеница – кормилица, ячмень с овсом. Все огорожено поскотиной, плетнями. За полями новые росчисти, людины копошатся с волосами, по-нашему, по рысски бритыми, токмо на макушке длинный клок оставлен. Моего рода люди, понял я и почувствовал, как уходит страшное напряжение, что держало меня все дни бегства. Хорошо обжились родичи. Работают дружно. С новых росчистей стаскивают хворост в кучи, добрые стволы на бревна разделывают, выворотни –
