в коридоре, потом разговорились и быстро поняли, что их объединяет пылкая любовь к растениям и к путешествиям в дальние страны.
Как и Гумбольдту, Бонплану не терпелось повидать мир. Гумбольдт решил, что из него выйдет превосходный спутник. Он не только сходил с ума по ботанике и тропикам, но и обладал приятным добродушным нравом. Плотное сложение и сила этого здоровяка позволяли надеяться, что он окажется выносливым и надежным в пути. Во многом он был полной противоположностью Гумбольдту: тот проявлял лихорадочную непоседливость, Бонплан же отличался спокойствием и кротостью. О таком напарнике можно было только мечтать.
Эме Бонплан
© Marzolino / shutterstock.com
Но в разгар приготовлений Гумбольдт испытал приступ угрызений совести из-за покойной матери. Ходили слухи, рассказывал Фридрих Шиллер Гёте, что «Александр не может избавиться от тоски по матери»{253}. Видимо, ему стал являться ее «призрак». Общий знакомый поведал Шиллеру, что Гумбольдт участвует в Париже в неких сомнительных сеансах по вызыванию призраков. Его всегда преследовал страх привидений, в чем он сам признавался другу несколькими годами раньше{254}; теперь положение усугубилось. Сколько он ни убеждал себя, что, как рациональный ученый, должен гнать подобные страхи, его не оставляло чувство, что дух матери постоянно за ним наблюдает. Спасти его могло только бегство.
Но внезапно возникло препятствие. Командиром экспедиции Бугенвиля был назначен молодой малоопытный капитан Николя Боден{255}. Гумбольдта заверили, что он сможет присоединиться к Бодену в пути, но все предприятие рухнуло из-за нехватки государственного финансирования. Гумбольдт отказывался опускать руки. Теперь он надеялся примкнуть к двумстам ученым, сопровождавшим наполеоновскую армию, которая в мае 1798 г. отплыла из Тулона и направилась в Египет{256}. Но как туда попасть? Мало кто, сетовал Гумбольдт, «сталкивался с такими трудностями»{257}.
Не оставляя поисков подходящего судна, Гумбольдт обратился к шведскому консулу в Париже{258}, и тот пообещал устроить ему плавание из Марселя к побережью Северной Африки, в Алжир, откуда он мог бы посуху добраться до Египта. Кроме того, Гумбольдт просил своего лондонского знакомого Джозефа Бэнкса добыть паспорт для Бонплана на случай встречи в море с английским военным кораблем{259}. Он пытался застраховаться на случай любой неприятности. Сам он путешествовал с паспортом, выписанным послом Пруссии в Париже{260}. Кроме имени и возраста, этот документ содержал довольно подробное, хотя и не вполне объективное описание обладателя: серые глаза, широкий рот, большой нос, «оформленный подбородок». Гумбольдт в шутку нацарапал на полях: «широкий рот, толстый нос, но подбородок bien forme[6]».
В конце октября Гумбольдт и Бонплан устремились в Марсель, готовые к немедленному отплытию. Но какое
Friedrich Schiller to Goethe, 17 September 1800, Schiller Letters 1943–2003, vol. 30, p. 198. См. также: Christian Gottfried Körner to Friedrich Schiller, 10 September 1800, Schiller Letters 1943–2003, vol. 38, pt. 1, p. 347.
AH to Carl Freiesleben, 19 March 1792, AH Letters 1973, p. 178.
AH to Carl Ludwig Willdenow, 20 April 1799, ibid., p. 661; AH, Meine Bekenntnisse, 1769–1805 (см.: Biermann 1987, p. 58).
AH to Heinrich Karl Abraham Eichstädt, 21 April 1798; AH to Carl Ludwig Willdenow, 20 April 1799, AH Letters 1973, p. 627, 661.
AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 1, p. 2.
Ibid., p. 8; AH to Carl Ludwig Willdenow, 20 April 1799, AH Letters 1973, p. 662.
AH to Banks, 15 August 1798, BL Add 8099, ff. 71–72.
Bruhns 1873, vol. 1, p. 394.
Оформленный (
