встретил эту божественную графиню; она шла пешком по улице Де-Грэ. О, как забилось мое сердце, я вообразил, что…
– …что она шла сюда, – продолжал Вотрен, окинув студента глубоким взглядом. – А всего верней шла она к дядюшке Гобсеку, к ростовщику. Если вы когда-нибудь копнете в сердце парижской женщины, то раньше вы найдете там ростовщика, а потом уже любовника. Вашу графиню зовут Анастази де Ресто, и живет она на Гельдерской улице.
При этом имени студент пристально взглянул на Вотрена. Папаша Горио резко вскинул голову и устремил на обоих собеседников живой и тревожный взор, поразивший всех.
– Кристоф пришел слишком поздно: она туда уже ходила! – скорбно воскликнул Горио.
– Я угадал, – сказал Вотрен на ухо г-же Воке.
Горио ел машинально, не разбирая, что он ест. Никогда не казался он до такой степени бестолковым и поглощенным своей заботой, как в этот раз.
– Господин Вотрен, какой бес назвал вам ее имя? – спросил Эжен.
– Ага! Вот оно что! Папаша-то Горио знает его отлично! Почему же не знать и мне?!
– Господин Горио! – окликнул его студент.
– А? Что? Так вчера она была очень красива? – спросил бедняга старик.
– Кто?
– Госпожа де Ресто.
– Взгляните на старого скрягу, как разгорелись у него глаза! – сказала Вотрену г-жа Воке.
– Уж не ее ли он содержит? – шепнула студенту мадемуазель Мишоно.
– О да! Она была бесподобно хороша, – продолжал Эжен, на которого жадно смотрел папаша Горио. – Не будь самой госпожи де Босеан, моя божественная графиня была бы царицей бала, молодые люди только и смотрели что на нее, я оказался двенадцатым в ее списке кавалеров; она была занята во всех контрдансах. Все остальные женщины бесились. Если кто был вчера счастлив, так это она. Совершенно правильно говорят, что нет ничего красивее фрегата под всеми парусами, лошади на галопе и женщины, когда она танцует.
– Вчера – наверху счастья, у герцогини, а утром – на последней ступени бедствия, у ростовщика: вот вам парижанка! – сказал Вотрен. – Когда мужья не в состоянии поддерживать их необузданную роскошь, жены торгуют собой. А если не умеют продаваться, распотрошат родную мать, лишь бы найти, чем блеснуть. Словом, готовы на все, что угодно. Старо, как мир!
Лицо папаши Горио, сиявшее, как солнце в ясный день, пока он слушал Растиньяка, сразу омрачилось при этом жестоком замечании Вотрена.
– Ну, а где же ваше приключение? – спросила г-жа Воке. – Вы разговаривали с ней? Спрашивали, не собирается ли она изучать право?
– Она не видела меня, – ответил Эжен. – Но встретить одну из самых красивых парижанок на улице Де-Грэ в девять часов утра, если она, наверно, вернулась с бала в два часа ночи, разве это не странно? Только в Париже и возможны такого рода приключения.
– Ну-ну! Бывают позабавнее! – воскликнул Вотрен.
Мадемуазель Тайфер была так поглощена предстоящим свиданием с отцом, что еле слушала.
