к чужой вере.
В итоге Дасар понимал, что начинает сдаваться. На смену бессильной и почти беспричинной ярости все чаще приходило состояние полной апатии, и тогда он тихо и безропотно выполнял любую работу, которая от него требовалась. Затем отупение и покорность сменялись застилающим глаза гневом и ненавистью ко всем вокруг, и в такие моменты он часто поднимал руку на жену, чего прежде с ним никогда не случалось.
– Токен у старика, я тебя спрашиваю? – грубо повторил Дасар.
– Да, – Атаана, стараясь не смотреть мужу в глаза, поставила перед ним глубокую тарелку с дымящейся похлебкой. – Довольно, Дасар. Сколько ты будешь еще осуждать его за это? Он ведь ребенок, он поверит всему, что ему скажут. Вырастет – разберется, где ложь, а где истина.
– Как же, – ответил Дасар, дуя на ложку. – Эти прохвосты отлично знают, что и как говорить. Так забьют ему голову, что глядишь и нас с тобой не пощадит во славу Тхор.
– Ну что ты такое говоришь? – отмахнулась Атаана. – Зато подумай: если он будет исполнять все, как нужно, то, может, станет одним из тех самых важных жрецов, которые тут все решают. Будет жить в богатом доме в Верхнем городе и есть из серебряной посуды.
Кулак Дасара с такой силой опустился на столешницу, что часть похлебки выплеснулась из миски. Атаана вздрогнула и замерла с ничего не выражающим лицом, готовая к тому, что следующий удар достанется уже ей.
– Чем тебе твои глиняные тарелки не нравятся, женщина? Я честным трудом зарабатываю свой хлеб. Мои руки не осквернены кровью, а язык – ложью. А его ждет и то и другое. И неужели ты настолько глупа, чтобы думать, будто сына простого ремесленника могут принять в Совет?
Атаана молчала, боясь вздохнуть. Лучше бы она просто слушала мужа, не пытаясь его переубедить. Она осторожно повернулась, чтобы взять с буфета тряпку и вытереть испачканный стол, все еще ожидая удара. Но Дасар встал из-за стола и обнял ее сзади за плечи.
– Испугал? Ну, ничего, – перемены в его настроении ужасали. – Я уже почти смирился, что этот шарлатан отнял у нас нашего сына, Атаана. А я так мечтал научить его всему, что умею сам. Ты должна родить мне еще одного, слышишь?
Его шершавая мозолистая рука скользнула в скромный вырез платья, и сердце Атааны болезненно сжалось в ожидании его грубых ласк, которые всегда были ей в тягость.
***
– Дядя, если ты узнаешь, что кто-нибудь вместо Тхор почитает других богов, – нерешительно начал Токен, не отрываясь от письма, – что с этим человеком будет? Какое-нибудь наказание? Или вообще…
– Зависит от того, насколько вредна такая вера, – ответил Афис, понимающе улыбаясь. – Если человек полезен обществу и не представляет угрозы, если он делает это тайком и никого в свою веру обратить не пытается, я закрою на это глаза.
Токен покраснел и принялся еще усерднее выводить символы, но так надавил на палочку для письма, что та с
