проронил он. – Приходите в дни посещений. Я распоряжусь.
Костя встретился с мамой в сумрачной и неудобной комнате для свиданий с близкими родственниками, с казённой атмосферой и покрытыми плесенью углами, одним своим видом способной превратить здорового человека в душевнобольного.
Мария Ильинична поздоровалась, оглядела сына в нелепой больничной одежде, вглядываясь в каждую черточку бледного лица, и чтобы подбодрить Костю, а не расплакаться самой, проговорила:
– Потерпи сынок. Всё образуется.
– Отец что не пришел? – сын перевёл разговор в другое русло, гордо не желая, чтобы его жалели.
– Отец, как ты в больницу попал, на меня накричал, что я тебя отдала на растерзание врачам, а потом слёг. На больничном долго был. Он ведь любит тебя очень, – сказала она и всхлипнула, – а теперь к рюмке стал прикладываться. Ему соседи наплели, что отсюда никто не выходит. Он и главному врачу звонил, да ничего не добился. Я тоже пока твоему врачу денег не дала, и меня не пускали. Отцу я даже не сказала, что к тебе пошла, чтоб больше не расстраивать.
– Так успокой его передай, что всё у меня нормально.
– Передам, сынок. Чем тебя тут лечат-то?
– Мама, во-первых, лечить не от чего. Те таблетки, что всем раздают, никто не пьёт даже безумные. Надо успеть их под язык спрятать, а потом выплюнуть, чтобы никто не увидел. Если заметят, начнут уколы делать. – Он с улыбкой добавил: – Тогда будешь спать круглые сутки.
Мать покачала головой.
– Будь осторожней.
– Я стараюсь.
Она глубоко вздохнула:
– За что же нам, Господи, такое испытание?
Она выложила на стол принесенные с собой мисочки и тарелочки и принялась кормить сына. Пока тот с жадностью ел, не сводила с него глаз. Потом прибралась на столике, ласково поцеловала в щёку и пошла к выходу.
Константин под присмотром одного из медбратьев – угрюмого и молчаливого мужчины вернулся в отделение.
В умывальнике на замалеванном зелёной краской стекле была выскоблена узкая прозрачная полоска. Сквозь неё он долго смотрел вслед сгорбленной фигурке с головой закутанной шалью.
Костя подошёл к зеркалу, вмурованному в стену над раковинами. Лицо у него опухло и приняло грушевидную форму, посредине в форме белой пуговки белел нос, губы оттопырились, будто накаченные силиконом. Уши торчали в стороны, дополняя и без того живописный портрет.
Он представил себе, как с такой физиономией пристаёт к врачам и медсестрам, чтобы объяснить, как мучительно голодал, избавляясь от смертельной болезни, и невесело усмехнулся. Прописанная Лапицким диета сделала своё дело.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Костя оглянулся. Напившись воды из-под крана, на него смотрел Денис – худощавый парень лет двадцати.
– Что мать приходила?
Костя невесело, кивнул.
– Поди, расплакалась?
– Надо думать, – ответил Костя, и в свою очередь спросил: –
