соединение. А мой ноут – соответственно не видел его сигнал. В общем надо было долго разбираться, что к чему. А времени у меня уже не было, в районный допофис нужно было добраться еще до обеда.
Оставив Петровича в компании с моим ноутом разбираться с глючным армянским железом, мы с водителем Гариком через полчаса были уже на трассе М—7, которую бывалые за глаза называют «дорогой смерти». Это – сплошной поток фур в обе стороны, и при этом в каком-нибудь месте обязательно ведутся дорожные работы, отчего образуются огромные реверсные пробки. Постояв в них полчаса, даже опытные водилы звереют. Что уж тогда говорить о молодых, да горячих, которые лавируют в потоке, обгоняют слева и справа и вечно торопятся куда-то успеть. И порою не успевают уже никуда.
Вот один такой мажор на красном спорткаре, выбравшись на свободу, увидел перед собой пустую дорогу и втопил газ до отказа. Обходя на спуске, как стоячего, какого-то отечественного ветерана-тихохода, лихач цепанул колесами придорожный гравий. Тотчас его повело, развернуло, приложило об идущий следом груженый тягач и, словно пушинку, перебросило через бордюр. На скорости под сотню кэмэ полторы тонны железа вылетели на запруженную встречку, и понеслись там, прыгая и крутясь, словно колесница смерти, сметающая всех и вся на своем пути.
Мы с Гариком видели все это и были бы несказанно рады убраться с пути стремительно прибижающегося красного болида, но из потока не выскочишь. К тому же впереди идущий «кадиллак» резко ударил по тормозам, и мы, вынужденно отвернув, встряли в щель между ним и отбойником. Еще пару секунд мы тупо смотрели, как кувыркающийся металлический молох летит прямо на нас. Потом последовал удар, и…
Стоп-кадр! Удар был чуть-чуть позже, на пару секунд. А перед этим я упал. Не в метафорическом смысле, и не ощущениями, и не духом. Просто упал с высоты. Скорее всего, с дерева, поскольку в последние пару секунд вокруг меня промелькнул калейдоскоп из веток, листьев и кусочков серого неба. Вот тогда уже последовал жесткий удар и темнота. После чего в памяти случился провал, и я очнулся уже здесь, на трухлявой подстилке в бетонной тюрьме.
Что бы это значило? И как я вообще это смог запомнить и удержать в голове? Я где-то читал, что в минуты смертельной опасности внутреннее время человека словно бы замедляется. А память, наоборот, резко обостряется и фиксирует каждую мелочь. Но одно дело – читать, скептически относясь вообще к этой сомнительной теме, и уж тем более не прикладывая сие к себе любимому. А совсем другое – реально пережить это самому.
Хотя с другой стороны… Мозг человеческий – материя тонкая, и его сотрясение может привести к удивительным последствиям. Вполне возможно, что все это вокруг меня – одна сплошная галлюцинация, причем с очевидными логическими нестыковками. Очень даже может быть, что я на самом деле никуда не перемещался, а в настоящий момент лежу в реанимации, в искусственной
