закрыты и заклеены темно-синей бумагой, чтобы свет не проникал наружу. И мы даже не могли никуда спуститься или укрыться, сидели в комнатах, цепенея от ужаса.
Никогда не забуду самую сильную бомбежку, которая случилась летом 1941 года, в ночь с субботы на воскресенье. Нас бомбили с 10 вечера до 3 утра немецкие и итальянские самолеты. Они приходили волнами, сбрасывали свой жуткий груз и улетали обратно. Наутро после бомбежки мы все пошли смотреть, что с городом, как соседи. Везде были выбиты стекла, много зданий разрушено. У меня был одноклассник, он жил в ста метрах от нас. Дошли до его дома, а дома нет. И никого нет. Однотонная бомба «торпеда» упала прямо на них. Все погибли, и этот мальчик, мой приятель, тоже. От этого взрыва, помню, в нашем доме дверь распахнулась настежь. Это было глубочайшим потрясением для меня, настоящим шоком.
После этого папа сказал, что мы здесь не останемся, нечего ждать, когда бомба прилетит в твой дом, надо ехать в Каир. Египетская столица находится в 210 км от Александрии, и тогда она была не настолько важным с военной точки зрения городом. Это был просто железнодорожный узел для переброски солдат.
Уехать было очень трудно, но мы нашли места. Наверное, благодаря папиным связям. Бежали все, кто мог, обычные люди. В Египте проживало много левантийцев: сирийцы, бейрутцы. Немало итальянцев, была огромная колония греков, около 800 тысяч. Все эти люди занимались коммерцией, бизнесом. У них были и заводы, они производили масло, хлопок. И вот теперь все они спешно покидали город. Я помню страшную давку, толпы обезумевших людей, лезущих друг на друга. Люди, спасающиеся бегством – это всегда тяжелая, драматичная картина. В той толкучке, свидетелями которой мы стали, по сведениям газет, задавили 20 человек. Это было моим вторым потрясением за такой короткий срок.
Поездом мы добрались до Каира и нашли большую комнату у одной армянской семьи. В этом доме уже был подвал, и мы спускались туда, когда включались сирены воздушной тревоги. Да, Каир тоже бомбили, хотя и намного меньше, чем Александрию.
Память сохранила образы соседей по нашему маленькому «вавилону». Рядом жили одна еврейская семья и одна армянская – мать и дочь. Я помню эту девочку, Поппи, она была постарше меня, лет 14–15, а мне в ту пору было 9. Общались мы с армянкой Поппи на французском. Жил там еще один еврейский румын, он открыл свой бизнес: шил дамское белье. Дело шло очень неплохо, потому что не было конкуренции из-за границы. Была у нас и семья молодоженов: сириец со своей женой, очень красивой. Сама хозяйка пансиона, женщина лет пятидесяти пяти, жила с матерью-гречанкой, которой было хорошо за восемьдесят. Так вот хозяйка, наполовину армянка, наполовину гречанка, всё боялась, что в город войдут жестокие итальянцы. Все знали, что в оккупированной Греции итальянские военные очень плохо обращались с местным населением. И она боялась, что придут, ее заберут и будут мучить.
На этой почве она чуть не сошла с ума.
На первом этаже нашего здания располагался бар Wings («Крылья»), который был местом гулянок солдат, ехавших
