– Дедушка Хью, я закончила – мой голос звонко возвестил старика об окончании работы. В комнате тут же показался выше означенный старик, хотя таковым его назвать мало у кого бы повернулся язык. Хью вовсе не походил на старика и уж тем более на дедушку. Хитрый прищурю жёлто-зелёных глаз, что даже с возрастом не утратили былого блеска и азарта, высокий, но поджарый, как гончая, движения плавные и обманчиво медленные, уж я-то знала какой он ловкий и что даже стрелу на лету для него поймать раз плюнуть. Острые черты лица, хищный клюв носа и губы сложенные в тонкую линию наводили на мысли о чём-то опасном. Даже полностью седые волосы и морщины не добавляли ему возраста, наоборот делая солиднее. Ровно, как и пять лет назад я не обманулась по этому поводу, когда этот мужчина изловил меня в подвале собственного дома, не дав сбежать бродяжке.
Хью заглянул мне через плечо, внимательно изучая написанное, удовлетворённо хмыкнул и забрал лист. Я терпеливо ждала приговора, обычно моё обучение чистописанию заканчивалось недовольством старика, но, кажется, сегодня я действительно заслужу похвалу.
– Что ж – нарочито медленно протянул Хью, его голос как плетью хлестнул, а это я тоже на собственной шкуре знала – больно. – На этом будем считать твоё обучение чистописанию законченным.
Я тут же раз улыбалась, но мне не дали расслабиться:
– Не радуйся, у тебя ещё большие пробелы в математике и история хромает. А я обещал, что сделаю из тебя образованную.
Улыбка тут же увяла на моём лице, но я не огорчалась.
К Хью я попала, как уже и говорилось пять лет назад, и этот суровый человек будучи религиозным образчиком справедливости и порядка взял беспризорницу и бродяжку к себе на воспитание. Для начала меня просто отмыли и накормили, а уж потом приступили к обучению. Поначалу я даже честно пыталась соответствовать религиозным канонам и молилась три раза на дню, но как то раз старик застал меня за этим делом и, услышав, что я бормочу проклятья самым боголепным голоском, усмехнулся и велел мне прекратить отныне ломать комедию. С тех пор я никогда не «молилась», а Хью никогда не настаивал на подобном, полагая, что каждый сам выбирает во что ему верить. На правах седвита1 Хью имел полные основания заниматься обучением неразумных отроков, а после выдавать им вполне законный документ, удостоверяющий, что я действительно прошла полное обучение и пригодна для более высокооплачиваемой работы, нежели подавальщица в трактире. За это-то я и ухватилась. Мне было некуда идти, а тут было тепло, светло и сытно, к тому же старик делал это от души, несмотря на свой грозный вид и нрав. Он воспитывал меня как собственную внучку. Даже дал мне свою фамилию и сделал соответствующие документы, подтверждающие это. Хотя официально седвиты не имели права заводить семью и детей. Но Хью подался в религию не в юности, как многие, а уже будучи весьма зрелым тридцати с небольшим мужчиной. Он был умён и даже хитёр, наверное, поэтому к семидесяти так поднялся и стал едва ли не одним из значимых людей в городе. Я в тайне гордилась этим и радовалась, что у меня есть такой «родственник» пусть и ненастоящий. Ибо своих настоящих родителей я даже ни когда не знала и не помнила.
Освободившись от домашнего задания, я отправилась на кухню, что бы приготовить Хью его обычный вечерний чай, пока он сидит за работой. В доме была прислуга, немолодая уже и дородная женщина, что приходила каждое утро и готовила. Так же в её обязанности входила ежедневная уборка и стирка. Дом был небольшим и скудно обставленным, самая обустроенная комната была библиотекой. Там книги высились до потолка и даже лежали стопками на полу. Здесь старик не разрешал убираться Мегги – так звали нашу служанку – и эта участь пала на меня. Чему я не особенно-то огорчалась. Сложнее приходилось в учёбе, нежели на кухне или у корыта с водой. Но и тут я справлялась в меру своих скудных возможностей. Женщине не обязательно быть образованной и Мегги частенько об этом упоминала, неоднократно приводя себя в пример. Я же смотрела на неё весьма скептически и подобных взглядов не разделяла. Но и своё мнение держала при себе, Хью же говорил, что я очень способная и что не каждый юноша мог похвастаться подобными талантами к химии и физике.
– Ваш чай, дедушка – робко постучав, перед тем как войти, сообщила я, осторожно ступая с подносом по ковру. Ибо однажды я удосужилась зацепиться носком туфли и опрокинуть вазочку со смородиновым вареньем на ковёр. Старик не ругался, нет, Магги и то больше распалялась по этому поводу, но зато Хью заставил меня оттирать пятно от варенья. С тех пор я ненавижу ковры и смородиновые варенья, особенно когда они конденсируются в одном со мной помещении. На этот раз варенье в моей вазочке было яблочным, с аккуратными засахаренными ломтиками, переливающимися как капли янтаря.
– Присядь со мной – оторвавшись от работы, велел Хью. Я предусмотрительно принесла две чайные чашки. Аккуратно водрузив на стол поднос со злопыхавшим чайником, я уселась рядом с рабочим столом. Дедушка сам разлил чай и протянул мне клубящуюся паром и исходящую ароматом чашку. Я осторожно приняла чай и взялась за тонкую белую
Седвит – высокий религиозный сан, позволяющий выдавать важные документы, в том числе заключать и расторгать браки.
