нехотя побрел домой. Как рассказать матери, что Абибаал прогнал меня? Ей ведь так нелегко было упросить его, чтобы он взял меня в ученье.
– Элисар, почему ты вернулся так рано? – спросила мать, едва мы ступили на порог.
Я остановился, не решаясь сказать.
– Ну, говори же! Что-нибудь плохое?
– Меня Абибаал выгнал вон и бросил вдогонку кусок глины.
– Что же ты наделал? – всплеснула она руками. – Вероятно, ты разбил кувшин или нагрубил хозяину? Ну не плачь, стыдно мальчику плакать!..
Почтенный путник, входи с миром. Очаг согреет тебя.
4. Я помогаю старику
Узнав о моем горе, старик сильно взволновался:
– Как же так: ты учился ремеслу, старательно работал – и вдруг хозяин без всякой причины тебя прогоняет? Здесь несправедливость и человеческая злоба.
Мать сказала:
– Может быть, еще все уладится. Я сама схожу к горшечнику, обниму его ноги, и тогда он пожалеет бедную женщину, потерявшую кормильца дома.
– Нет! – воскликнул старик. – Этот горшечник мне не нравится: у него вид откормленного индюка. Может быть, твой мальчик сумеет заняться другим делом, которое будет не хуже, чем ремесло горшечника.
– Но только чтобы он не сделался моряком, – сказала мать и ушла в угол; она молча плакала.
Старик позвал меня к себе:
– Подойди сюда, сядь передо мной; слушай и отвечай на мои вопросы.
Он опустился на скамеечку, а я, подобрав под себя ноги, сидел против него на камышовой циновке.
– Знаешь ли ты, где можно найти хорошую, чистую глину без примеси песка?
– Еще бы не знать! Ее много там, близ дороги к Ливанским горам.
– Отлично! Мог бы ты наделать глиняных плиток величиной с мою ладонь?
– Он показал сморщенную кисть, покрытую волосами, и растопырил пальцы. – Только плитки надо делать ровными, одинаковыми и чистыми.
– Чтобы они были одинаковы, я сперва сделаю деревянную дощечку такой величины, как тебе нужно, а потом уже буду по этой дощечке обрезать ровные глиняные плитки.
– Ты хорошо смекнул. Если ты мне будешь изготовлять такие плитки, я тебе буду за них платить столько же, сколько хотел платить горшечнику.
Завтра же ты возьмешься за дело.
Я подумал: «Зачем Софэру нужны эти плитки? Не хочет ли он их обратить в золото, как, говорят, умеют это делать хохомы?[2]»
Но плитки нужны ему были для другого.
– Ты хочешь научиться читать и писать? – спросил Софэр.
– Это только ученые люди могут заниматься таким трудным делом, – проговорила из угла мать. – А при нашей бедности разве мы можем учить этому наших детей!
Софэр взял прутик, насыпал золы на пол, разгладил ее и начертил мне такой знак:
– Что это тебе напоминает?
Я подумал, посмотрел справа, посмотрел слева и сказал:
– Если
Хохом – ученый, мудрец.
