мимо кружек и роняли куски. Общие беседы распались на обрывки невнятных бормотаний. С возвышения, на котором стоял княжеский стол, было хорошо видно, как кто-то уже не в состоянии самостоятельно подняться с лавки, а кто-то готов уронить голову прямо в объедки.
– Пора заканчивать застолье, – решил Рогволод. – Уж все накушались вволю, некоторые даже сверх меры.
– Какое веселье без похмелья, – проговорил сидящий очень прямо Владимир. – Люблю я пиршества, они мне по нраву.
Он с благожелательным вниманием выслушал третий или четвертый тост в его честь, кивая в местах, которые ему особо нравились. Боярские речи были витиеваты и туманны. Никто толком не понимал, что они празднуют – приезд киевского князя или его помолвку с Рогнедой. Владимир до сих пор не провозгласил цели своего приезда. Где сваты? Где подарки? Где лобызания с будущим тестем?
Между тем все это вылетело из хмельной головы молодого князя. Вначале он не торопился со сватовством, потому что желал посмотреть на невесту и убедиться, что слухи не преувеличивали ее красоту. Потом вино разлилось по жилам вместе с кровью, и Владимиру стало казаться, что вопрос со свадьбой уже решен. Находись он промеж своих советников, они бы подсказали ему, что пора заявить о своем намерении жениться. Но, увы, они сидели далеко, а их знаков и многозначительных взглядов князь не видел, больше глядя в кубок, чем по сторонам.
Первым понял, что дело плохо, умудренный годами Добрыня. Он прервал увлекательную беседу с полоцким боярином, дернул за кафтан земляка, собравшегося произнести здравицу, и поднялся с места сам. В его единственной руке был зажат кубок, наполненный лишь на треть.
– Дозвольте и мне слово сказать, – начал он, обводя взором сидевших на помосте. – Да будут долгими и счастливыми годы правления великого князя Рогволода. Пусть здравствуют также его сыновья и дочь, красота которой проясняет мой угасающий взор. – Добрыня сделал паузу, поднимая кубок выше и ловя плавающий взгляд хозяина. – Ради нее мы проделали столь долгий путь. Рогволод, уж не обессудь, если сокол унесет голубку из родового гнезда.
По лавкам прокатились понимающие смешки, самые чувствительные боярыни прослезились от умиления.
– Голубка уж высматривает сокола ясного, – был ответ Рогволода. – Вертит головкой, трепещет в волнении: где же он?
Владимир приосанился, развернулся всем корпусом к Рогнеде и поиграл бровями. Она поспешно опустила голову, пряча взгляд. Отец и братья неодобрительно покосились на нее. Чтобы рассеять грозовые тучи, повисшие над главным пиршественным столом, старый воевода решил продолжить тост.
– Все в мире пары требует, – сказал он, откашлявшись, дабы придать голосу особую значимость. – Божьи твари вместе сходятся, люди свои вторые половины ищут. – Он поставил кубок и повернулся из стороны в сторону, чтобы всем его было хорошо видно. – Пока две руки у меня было, все у меня ладилось, все получалось. Стал одноруким, все в два раза тяжелее дается. Так и в союзе любовном. Двоим ничего не страшно,
