собираться на торжество. Когда был открыт сундук, у меня что-то ёкнуло в груди, но вначале была взята только праздничная одежда. Самое ужасное началось после слов отца, надевшего рубаху:
– А пуговиц-то на рукавах нет, доставай-ка, мать, запонки, родитель завещал носить их по большим праздникам!
Послышался звук открываемой шкатулки, шорох белья, минута молчания, за которую отец всё понял, и грозный окрик:
– Что же ты натворил, сорванец!
Я был стащен со стула за ухо, голова зажата между отцовских ног, а его широкий солдатский ремень защёлкал по моей заднице. Отец бил и приговаривал:
– Это тебе за запонки, это за родительскую память, это за…
Неожиданно зазвонил колокол, совпадая с ударами, а слова матери о том, что хватит, были заглушены моими криками. После экзекуции отец задал вопрос, вполне понятный для меня, хотя и состоящий из одного слова:
– Где?!
Сквозь слёзы, заикаясь, я выдавил:
– В су-у-у-м-ке.
– Послышался щелчок порванной суровой нитки, стук шкатулки, слова отца:
– Ну ладно, мать, пошли. Переживём и это.
На следующий день рожденья мне было подарено две литых оловянных блесны, а к Новому году и та, золотая.
Прошло ещё много лет. В ювелирной мастерской мне изготовили лодочку-замок, прикрепили к запонке – от второй не отличишь, только вот при колокольном звоне почему-то горит та часть тела, на которой сижу, да в груди что-то щемит.
Первая подлёдная
Передо мной на столе лежит несколько общих тетрадок с выцветшими обложками. На одной, из самых пожелтевших, почерком десятилетнего мальчишки выведено: «Мои рыбалки». Без этого дневника сложно вспомнить что-то подробное из тех лет, но первая рыбалка на льду Чудского озера запечатлелась в памяти, наверное, отчётливее, чем первое свидание с девчонкой.
Когда мы выгрузились из машины, невиданное зрелище поразило мое воображение – бескрайнее, ровное, белое поле на горизонте смыкалось с голубым небом и было сплошь усеяно чёрными точками, ближние из которых оказались людьми, идущими колоннами, группами, парами, одиночками к линии горизонта. Тысячи людей вышли из сотен машин и автобусов, заслонивших деревню, двигаясь в одном направлении.
Стояла солнечная, мартовская погода, воздух словно застыл, ни малейшего дуновения ветра. Обширный антициклон господствовал уже длительное время и, как оказалось, день был не клёвым. Несмотря на это, мне было интересно всё – процесс бурения лунки (тогда применялись в основном лопатки), вычерпывание крошек льда, насадка червей, определение глубины. К середине дня я уже умел делать всё, кроме подсечки и вываживания рыбы. Мой папа, среди немногих счастливчиков, сидящих в округе, вытащил пару ершей. Я долго рассматривал их, любуясь выразительной расцветкой, колючими шипами и огромными глазами. Получив наставления по поводу поклёвок, ушел на свою лунку и долго смотрел на кивок, изготовленный из велосипедной нипельной
