команды бездельничала. Навплиандр подал знак старшим сыновьям. Те поняли без слов.
– Лжете, уважаемый! – рассмеялся юнец. – Вы сменили курс. Почему?
Смех его не понравился кормчему. К счастью, рядом с наглецом уже стоял малыш Тритон. Детина обхватил красавчика поперек живота, прижав руки к телу. Что-то хрустнуло. Тритон сопел и держал.
– Потому что! – весело гаркнул в ухо пленнику старший сын кормчего.
– Куда надо, туда и идем, – добавил средний в другое ухо.
Юнец не пытался вырваться. И облегчать душу бранью не стал. Он всего лишь смотрел на кормчего с неодобрением. Очень скверно смотрел. За такой взгляд Навплиандр без раздумий бил в зубы. Но портить товар – не дело. Пусть смотрит, недолго осталось.
– К мачте его!
Тритон потащил пленника к единственной мачте ладьи. Старшие братья тоже времени зря не теряли. Едва Тритон ослабил хватку, они мигом свели руки юнца позади мачты, крепко-накрепко стянув их веревкой.
– Готово, папаша.
– Как думаете, много за него отвалят на Самосе?
Братья оглянулись на добычу, прикидывая цену – и попятились, творя охранительные знаки. Средний споткнулся, с размаху сев на палубу. В другой раз команда поржала бы от души. Шутки пиратов не отличались утонченностью. Но сейчас смех гулял в иных краях. Место смеха на ладье занял другой попутчик – страх.
Вместо юнца к мачте был привязан кряжистый дядька. Иней седины в спутанных волосах. Косматая, как мех зверя, борода. И колючий блеск из-под кустистых бровей.
– Это еще кто?!
Дядька в ответ запрокинул лицо к небу – и, оскалившись, захохотал. Гулко, с жутковатым эхом, словно из недр винного пифоса. Вздулись корнями дерева жилы на мощной шее. Звук лавой клокотал в горле, превращаясь в рокот обвала, львиный рык, вой ветра, раскаты грома, топот несущегося табуна…
– Спаси, Асфалий! [17]
Мачту стремительно оплетал ядовитый плющ. По бортам поползли виноградные лозы, обрастая листьями. Тут и там закачались спелые гроздья – иссиня-черные, с сизым налетом. Лозы усиками вцепились в весла – не отодрать. Гребцы в испуге вскочили со своих скамей. Плющ тем временем пожрал оснастку и рей; парус обвис, расползаясь ветошью. Волна ароматов, туманящих разум, накрыла ладью, вытеснив привычный запах моря и водорослей. Звериный мускус, прель грибов, хмельной дух вина; свежесть травы и смрад гниения. По веслам прошла судорога. Они вдруг зашевелились, извиваясь, как змеи. Да это и были змеи! Разевая бездонные пасти, гады с шипением поползли к морякам. С клыков на палубу падали капли яда, разъедая прочное дерево.
Боги, за что караете?!
А пленник у мачты хохотал без умолку, и шелестела листвой ладья, обернувшись плавучими зарослями, и лился с вышины безумный напев флейты, а из тьмы, сгустившейся на носу, несся глухой рык, и сверкали во мраке желтые глаза, вспарывая сознание лезвием паники. Пленник заревел, рот его жутко растянулся, превращаясь в оскаленную пасть зверя. Миг – и
Асфалий – Дарующий Безопасность. Еще один эпитет Посейдона.
