матери. А убийство брата? – матери они простят все, что угодно.
«Эван эвоэ, Вакх!» – завтра уже Спартакиды придут с мечами во дворец, потому что Лисидика, мать Амфитриона, начнет плясать и гоняться за сыном.
С ослепляющей ясностью Амфитрион понял, что сегодняшний кошмар – только начало, и следующий раз – не за горами. Он огляделся. Вокруг был дом, родина. Циклопические стены крепости; внизу – город. Дороги: восточная – на Эпидавр, южная – к заливу, северная – к Аргосу, западная – мимо Лернейских болот, в Спарту.
Дорог было много. Бежать – некуда.
«А вдруг я и в самом деле проклятый?» – подумал мальчик, натягивая хитон.
4
Отца мальчик нашел у оружейных кладовых. Сидя на табурете, Алкей следил, как стражники выносят наружу связки дротиков и копий, штабеля щитов, похожих на громоздких черепах; шлемы, поножи, наручи… Все это надо было внимательно пересмотреть, просушить, смазать маслом, а кое-где обновить ремни. Перед Алкеем на куске войлока лежала груда тетив – жильных и тех, что из воловьих кишок. С одной тетивой старший сын Персея играл, как дитя с веревочкой, пропуская меж сильных, узловатых пальцев.
– Пришел на подмогу? Давай, таскай дротики…
Мальчик насупился. Не то чтобы он отлынивал от работы, но сейчас больше всего на свете ему хотелось поделиться с отцом недавними событиями. Алкей понял это и улыбнулся сыну.
– Договорились. Никаких дротиков. Не быть тебе героем…
– Быть! – возмутился Амфитрион.
– Нет уж, дружок. Будешь аэдом [11]. Иди сюда, поведай мне о великих деяниях. Лиры, извини, у меня нет. Придется тебе так, всухомятку…
Плюхнувшись на землю у ног отца, Амфитрион принялся взахлеб рассказывать о случившемся. Драка в палестре, вакханалия, дедушка, мечущий камень в толпу… Стражники навострили уши. Слухи добрались до дворца, но история очевидца – совсем другое дело. Гордясь вниманием мужчин, мальчик увлекся. Потасовка с близнецами превратилась в сражение века. Дедушка Персей вырос до небес, камень в его руках стал утесом, а вакханка без особых усилий задушила бы циклопа, явись циклоп в Тиринф. Стража перемигивалась; Алкей слушал, не перебивая. Казалось, он легко видит правду сквозь сверкающий покров фантазии, наброшенный сыном – правду нагую и острую, как нож у горла.
– Скверно, – подвел он итог. – Очень скверно, мой аэд…
– Почему? – изумился Амфитрион.
Для него былой ужас окончательно превратился в сказание о подвигах. Глядя на отца, мальчик уже жалел, что пришел сюда. Лишь сейчас он вспомнил, о чем хотел спросить, и подумал, что лучше было бы расспросить оболтусов-близнецов. Братья все-таки фракийцы… Еще лучше задать вопрос учителю Спартаку – вот уж кто из фракийцев фракиец! – но Спартака, человека сурового, хватило бы и по шее накостылять вместо ответа. Особенно после трагедии в семье… Мальчик и раньше знал, что Спартака изгнали
Аэд (иначе рапсод) – сказитель.
