прибор забарахлил. А сейчас ее совсем нет! Но ведь не могло такого быть, чтобы я вытащил зараженных насекомых, а вместе с ними удалил радиацию, это нонсенс! К тому же… Мне кажется, они занесли на своих жвалах в тело парня какой-то яд, и он вообще не должен был выжить.
– Сильный организм? – предположила Полина.
– Чаю, – вдруг сказал за их спинами хриплый низкий голос.
Оба резко обернулись. Человек по-прежнему лежал без движения, его глаза невидяще пялились в потолок.
Хирург подошел и снова наклонился над его лицом.
– Что вы сказали? – спросил он и вдруг понял, что раненый смотрит прямо на него.
– Чаю, – хрипло повторил тот. – Между «купчиком» и «чифирем»… – И медленно прикрыл глаза.
Хирург выпрямился и посмотрел на Полину.
– О чем это он? – спросила та.
– Кое-что проясняется… – пробормотал Хирург и снова взглянул на раненого. – А пациент-то наш в прошлом – сиделец!
– Кто?
– Уголовник. Был в местах заключения. Жаргон выдает. На зоне «купчик» – это, по нашим с тобой меркам, очень крепкий чай. А «чифирь» – последняя степень крепости, достигалась путем вываривания высококонцентрированной заварки. Там у ребят были свои технологии…
– Вы-то откуда все это знаете? – хмыкнув, спросила Полина.
– Поживи с мое… А татуировок-то у него почти нет, похоже, к ворам в законе отношения не имеет. Одна только, – он указал на могучее плечо, выползшее из-под простыни, с полустертой синей надписью «MAX».
До конца дня раненый больше в себя не приходил.
А ранним утром следующего скончался один из первых жителей колонии, старик, лежавший в соседней крохотной палате.
Иван Трофимович чах и болел весь последний год – или делал вид, разобраться удавалось не всегда. При всем жизнелюбии и активности, почти не уменьшавшихся все годы жизни в колонии, Иван Трофимович, в свои шестьдесят четыре года, начал жаловаться на головные боли, рези в животе, стал мало есть и двигаться, то и дело пропускал работу и дежурство у ворот. Его обследовали и ничего угрожающего не нашли. Когда появились подозрения, что он филонит, с ним несколько раз говорил Сергей и даже вызывал к себе Верховный. Ивана Трофимовича пытались штрафовать, уреза́ть рацион – не работаешь, значит, будешь меньше есть!
Ничего не помогало. Жил он обособленно, за прошедшие годы пару среди местных одиноких женщин – с детьми и бездетных – так и не нашел: не смог или не захотел. Днями пролеживал в своей семиметровой комнатушке, по сотому разу перелистывая старые пожелтевшие журналы и газеты, добытые наверху. Книг не признавал.
Два дня назад сказал Полине: «Уже скоро, дочка. И вас от хлопот освобожу, и сам наверх выйду». Мертвых хоронили всегда наверху.
«Куда это вы собрались?» – притворно рассердилась она, а сама тут же побежала к Хирургу. Тот махнул рукой: опять чудит дед. К такому же выводу пришел Сергей, которому она вечером передала слова старика. Ничего ему не сделается; полежит
