были собраны здесь. А в прогалинах между важными датами прорастали виноградные лозы, превращавшиеся в цветы. В этом блокноте, где рисунки перемежались со списками дел, прятались все мои планы, которые теперь превратились в секреты.
Мой ноутбук издал свистящий звук, сообщая о новом письме. Там было всего два слова – «Люблю тебя» – и ссылка на фотоальбом. Я просмотрела мамины фотографии за эту неделю. Кактус в пустыне. Нарисованный на салфетке портрет официантки, мечтающей за стойкой. Незаконченная картина у кирпичной стены. На следующей неделе я, возможно, увижу, что она нарисует на ней дальше и куда потом отправится. Я задумалась, вернется ли она в Порт-Корал до наступления лета.
У Аны зазвонил телефон.
– Что такое, мама? – Какое-то время она слушала, что говорила миссис Пенья, а потом раздраженно села на кровати. – А мне зачем идти? Ну ладно, ладно… Я им скажу… Мам, ну я же сказала «ладно!» Я не повышаю голос… Я тоже тебя люблю. – Ана отключилась и посмотрела на меня, закатив глаза к потолку. – Сегодня экстренное городское собрание.
Собрания у нас обычно проходили раз в месяц, и последнее было всего две недели назад.
– А что случилось?
– Она не сказала. Но, зная этот городок, Саймон сменил музыку в закусочной, не спросив совета у viejitos[14], а мама впала в панику.
Я встала и глянула в небольшое зеркало рядом с приставным столиком и крошечным алтарем. Там стояли пара цветных свечей и свежие цветы, старая коричневая фотография дедушки и единственный сохранившийся полароидный снимок моего отца. Я подкрасила губы и сунула в рот клубничный леденец.
Ана скатилась с моей кровати и пошла вслед за мной к двери.
– Скажи Мими про Гавану прямо сейчас. При мне она не будет на тебя кричать.
Я остановилась в прихожей, и она врезалась в меня сзади.
– Что? Нет уж. Это плохой план, – сказала я.
Кроме того, Мими в любом случае не станет кричать. Наоборот, когда она недовольна, то становится очень спокойной и сдержанной. Ее молчание давит, как каменная плита, и я как могу стараюсь этого избегать.
– Ах, малышка Роза.
Это было мое прозвище с детства, и я терпеть его не могла. Выйдя в кухню, мы рассказали Мими о собрании и помогли ей упаковать суп, который она захотела взять с собой.
Она с усилием переставила кастрюлю с плиты на стол и потерла поясницу, которая всегда болела, а мы достали контейнеры и принялись их наполнять. Мими лечит всех остальных, но ее саму невозможно заставить регулярно посещать врача. Уж не знаю, это свойство вообще всех стариков или только кубинцев – viejitos, например, тоже ведут себя так, словно человек способен жить вечно, питаясь только кофе, ромом и гаванскими сигарами.
Когда мы упаковали все контейнеры, Мими неодобрительно глянула на меня:
– Nos vamos[15]. Но сначала сними свою пижаму.
Я подхватила сумку с контейнерами.
– Это не пижама, а ромпер.
Я прошла мимо
Старики.
Пойдемте.
