что теперь твоя жизнь среди нас. Ты крепкий и не уродливый, мож продадут тебя в слуги какой-нить важной бабе. Будешь бедрами да языком работать ― все лучше, чем ковыряться в дерьме и подыхать с голодухи. ― Женщина развела руками.
Смолл только сейчас заметил, что ее руки, как и руки всех остальных рабов в повозке свободны от пут.
– Помогите мне избавиться от веревки, ― прошептал он.
– Маньерто предупреждал, что ты попросишь, и велел этого не делать, ― отозвалась молодая костлявая девушка с опухшими губами и кровоподтеком под левым глазом. ― Сказал, кто ослушается, будет закопан заживо.
– Повог’ачивайся, паг’енек, ― старик махнул водянистой рукой, ― я г’азвяжу.
– Диори, ― прошипела краснощекая. ― Что ты делаешь?
– Сама не видишь?
Старик повозился минуту, под осуждающими взглядами бабенок.
– Готово. Без вег’евки куда лучше, да?
– Я твой должник, ― сердечно поблагодарил Смолл.
– Да ладно тебе…
– Ну и зачем ты это сделал, Диори? Черт бы тебя побрал, ― глухо ругалась краснощекая женщина. ― Теперь и нам может влететь.
– Я сознаюсь, если пг’идет надобность, ― пообещал Диори.
– А она придет.
– Пойми Маг’ия, захотелось мне в последний г‘аз сделать что-нибудь хог’ошее… человеческое. Я свое это… уже отжил. А у паг’енька-то вся жизнь впег’еди. Глядишь, и сумеет сбежать.
– Ага! Повозку со всех сторон охраняют люди Маньерто…
– Обычно ― да, но не сегодня.
– О чем это ты?
– Пг’ислушайся?
– Я ничего не слышу, ― рассерженно шепнула Мария.
– Ну… а я о чем тебе говог’ю?
Смолл выглянул наружу. Лошади, привязанные к тонкому деревцу, беспокойно топтались на месте. Их седла пустовали.
– Удачи, паг’енек, ― сказал Диори.
Смолл кивнул и скользнул наружу.
Небо заволокло стеною туч. По обе стороны от повозки шелестела редкая острая трава. Удивительно, но прямо посреди нее росли невысокие густые кустарники с крошечными листьями и красными ягодками и тонкоствольные березы. Смолл поднял с земли увесистый камень и обогнул повозку. Облучок пустовал, под ним валялся недокуренный сверток сигареты.
Спереди послышались голоса, и Смолл юркнул за ближайший кустарник, вовремя увернувшись от оказавшейся на пути шеи острой травинки. У повозки напротив остановились два бородатых мужика в серых потрепанных куртках.
– Эт еще повезло, что мы легко отделались! ― бросил первый.
– Хрень все это! ― не согласился второй. У него был звонкий девичий голос. ― Их восемь, нас двенадцать.
– А ты что, хотел бы выступить против разукрашенных?
– Их восемь, нас двенадцать, ― уклончиво сказал он.
– Да хоть двадцать! Маньерто лучше тебя
