пьет бывший одноклассник Ромка, понятно.
Почему я пью? Да хрен его знает…»
Однако, проснувшись как-то раз ранее других и перечитав написанное за несколько недель, Алексеев понял, что более тяготеет к летописному жанру, что у него слишком панибратские отношения с языком и стилем, что он – не Булгаков, и дневник отложил. Сжигать не стал, подумав, что эта рукопись может и сгореть, а все-таки ее жаль, потому что хоть и «хреновое», но откровение, хоть и «паскудная», но исповедь…
Трое лежали в темноте, уже опохмелившись, но еще только осознавая перспективу прожить новый день. Разговаривали.
– Мужики! Вот вы чем примечательны на свете… были?
– Я любую картосхему с фотографической точностью запомнить могу. Раз увидел, и все. Еще вирусы лечить умею и писать. Такие, что не найти никаким «Касперским». Еще антропологией увлекался. Историю народов знаю. Характеры национальные.
– Я читал много. Три языка знаю. Учить люблю. Память у меня тоже почти абсолютная. Страницу текста вдумчиво прочитаешь и помнишь. Ну, стихи я еще пишу…
– Почитай!
– Почитай, я прошу!
…а сердце когда-то было нормальным
И выдавало в минуту ударов
Сколько положено, столько и нужно,
Но этого мало, этого мало…
– Дьявол… Забыл. А ты сам-то что умеешь?
– Я? Я, мужики, выживать умею.
Беда пришла неожиданно – в образе Мирзы и двух его дуболомов. А дело было так.
Пили сторожа вахтенным способом. Один из троих был «кодированный», то есть, пока остальные глушили спирт, он довольствовался водой. Через восемь часов его место, проспавшись, занимал следующий.
И вот, когда «кодированный» Фунтик тупо таращил глаза в зажигающийся рассвет, сидя у входа в вагончик, а товарищи его спали мертвым сном, по плечу Фунтика кто-то хлопнул. Сторож встрепенулся. Перед ним стоял «хитрый чурбан» (так называли Мирзу на пилораме).
– Спишь, падла? – недобро поинтересовался Мирза и кивнул одному из двух «братов-акробатов», которые сопровождали его повсюду.
Тот сделал неуловимое движение ногой, и Фунт рухнул на опилок, выкашливая красное. Однако последний был скорее рад, чем огорчен, потому что знал, что если бы Мирза кивнул второму «акробату», он, Фунт, не кашлял бы сейчас кровью, а лежал бы и молчал с дыркой в башке. Такова была специализация братьев Сидоровых: первый – костолом, второй – мокрушник. Кто из них двоих старше, Старшой и Малой, похожие как две капли воды, на самом деле не знали. Кто-то подобрал их в свое время в детском доме, научил заплечным делам и подарил Мирзе…
Через минуту в опилке лежали еще не проснувшиеся, но уже понявшие что к чему Берроуз и Алексеев.
– Ну вы, суки… – начал заводиться Мирза.
Но этой мерзкой сцене предшествовали два довольно растянутых во времени события, на которых стоит остановиться
