речь, если я все еще жив или, по крайней мере, мне так хочется думать. Лично себе я кажусь не очень мертвым – просто мой разум сильнее смерти.
Думаю, мой путь – не самый худший. Я знал и других, в чьей жизни были взлеты и падения, рождения и смерти: кто знает правильный путь – мудрец, кто не знает – человек. И быть «человеком» – участь большинства.
– Да ладно тебе, хватит убиваться! – Себастьен тоже спустился вниз и теперь стоял, прислонившись к стеклянным дверям, глядя вслед уезжающему такси. – Ты и так ей много сказал. И если она не понимает, что творится в твоей душе, на кой черт она тебе сдалась? Подумай над этим! Если человек не стремится к тебе, зачем тратить на него свое драгоценное время.
Я развел руками.
– Вот-вот. Ты искал любовь, нашел ее и что? Где она теперь? Самое главное, где теперь ты?!
– Я умер. – Подсознание выдало ответ, с которым мне не хотелось мириться.
– Ха-ха. – Хохотнул он. – Не торопись, это ты всегда успеешь. Знаешь, даже несмотря на то, что я патологоанатом – последний агент жизни на Земле перед тем, как оказаться пред Вратами Божьими, я еще не покинул тебя, как это бывает обычно, и, что еще важнее, пока не констатировал факт твоей смерти и не передал в руки апостолов. Поэтому стоит ли говорить об этом?
– Тогда что?
– Думаю, ты в коме, – он задумчиво почесал небритый подбородок. – Да, мой друг, ты в коме. А выберешься ты из нее или нет, зависит только от тебя самого. Ну, конечно, может быть еще и она тебе поможет, твоя подруга, но уж очень сильно ты на нее не рассчитывай. – Он приложил руку ко лбу козырьком, высматривая уже пропавшее за поворотом такси. – Девчонка вздорная, хотя и милая. Но таких знаешь сколько? – Теперь у него в руках появились счеты с костями – древнегреческий абак, – я удивился, а он подмигнул мне.
– Порядка миллиарда. – Сказал он, постучав ими немного, подвигав костяшки туда-сюда. Потом поправил круглые очки на носу. – Порядка миллиарда вздорных и милых – одна шестая населения этой странной планеты.
– Не многовато ли для одной планеты или ты шутишь? – Я уставился на него.
– Нет, думаю, в самый раз. Ведь кто-то должен быть таким, чтобы понравится еще одному миллиарду. Вспомни, как тебе было тяжело.
* * *
Тусклый свет ночника освещал небольшой гостиничный номер. Раскрытый желтый конверт валялся на журнальном столике поверх глянцевых журналов, любезно оставленных горничной гостье. Диана, держа в руках толстую пачку исписанных мелким почерком листов, сидела в кресле, подперев голову кулачком.
«Когда я пишу, не могу сказать, что двигает мной. Но все это адресовано тебе, Диана, хотя я не уверен, что ты прочтешь. Я спрячу эти бумаги как можно глубже в стол, зарою их в своих черновиках, но что-то подсказывает мне, что ты их все равно увидишь раньше, чем предполагаю я. Видимо, все из-за той же
