уж, Банни, поразительное сходство с нами, – сказал Раффлс. – Но вот о моем бесценном кубке они пишут мало. Ты только посмотри на него, посмотри на кубок! Есть ли на свете что-то более роскошное и одновременно скромное? Святая Агнесса, конечно, мучилась изрядно, но это стоило того, чтобы прийти к потомкам в таких эмалях на золоте. Не говоря уже об истории этого кубка. Понимаешь ли ты, что ему 500 лет и его владельцами были, среди многих других известных личностей, Генрих Восьмой и Елизавета? Банни, когда меня кремируют, положи мой прах в эту чашу и закопай нас вместе поглубже!
– А сейчас-то что с ним делать?
– Он – радость моего сердца, свет моей жизни и услада моих глаз.
– А если другие глаза увидят его?
– Они никогда не увидят. Ни за что.
Раффлс был бы слишком нелеп, если бы не осознавал своей нелепости, но под его сумасбродством ясно была видна искренняя любовь к любым проявлениям красоты. И его увлечение кубком было, как он сообщил, абсолютно чистой страстью, ведь главная радость обычного коллекционера ему, в силу обстоятельств, недоступна – он не мог похвалиться своим сокровищем перед другими. Однако в разгар этого безумия Раффлс и его разум, столь внезапно расставшиеся в Золотой Комнате, казалось, снова встретились.
– Банни, – взревел он, швыряя газету через всю комнату, – у меня есть идея, которая придётся тебе по сердцу. Я знаю, куда пристроить его!
– Ты имеешь в виду кубок?
– Да.
– Тогда прими мои поздравления.
– Спасибо.
– С выздоровлением.
– Премного благодарен. Но ты вёл себя чрезвычайно чёрство всё это время, Банни, и я решил ничего тебе не рассказывать, пока не завершу задуманное.
– Как будет угодно, – ответил я.
– Мне нужно будет уйти на час или два сегодня же вечером. Завтра воскресенье, Юбилей во вторник и Теобальд приедет к празднованию.
– Не важно, приедет он или нет, если ты отправишься попозже.
– Попозже нельзя. Там будет закрыто. Нет, не задавай мне вопросов, я ничего тебе не скажу. Иди в магазин и купи коробку печенья от Хантли и Палмера, любого сорта, но только именно этой фирмы. Нужна самая большая!
– Да что же ты задумал?!
– Никаких вопросов, Банни, я делаю свою работу, а ты свою.
Хитрость и триумф были написаны на его лице. Я выполнил его непонятное поручение за пятнадцать минут. В следующую минуту он уже открыл коробку и высыпал печенье на кресло.
– Дай газеты!
Я принёс ему кипу. После этого я смотрел, как он нелепо прощается со своим кубком, заворачивая его в газеты и, наконец, кладёт его в коробку.
– Теперь немного обёрточной бумаги. Я не хочу, чтобы меня приняли за помощника бакалейщика.
Когда он завязал всё бечёвкой, получилась аккуратная посылка. Гораздо сложнее
