валюте, и от всякого встретившегося и подвернувшегося требовал серебряной валюты. То вдруг закипел, что вся гибель России от необразования. И всех, как паром, шпарил: «России нужны школы! России нужны школы!» Так что от тебя знакомые бегать начали. Вдруг ты при них этакую Америку откроешь! Каждому человеку обидно, если ему такую вещь, как для него новость, сообщают. То вдруг про народное образование, слава Богу, забыл, но зато про тотализатор вспомнил: «Уничтожить тотализатор!» И чтобы завтра же у тебя, чтоб всё завтра до полудня было. Теперь ты «всеобщей, тайной, прямой подачи голосов» с таким же жаром требуешь, как вчера только закрытия тотализатора. Это, конечно, очень похвально с твоей стороны. Что ты такой хороший самовар! Но только зачем же ты на людей наскакиваешь? Поверь, ей Богу, не хуже тебя знаю, что Монт-Эверест – самая высокая гора в мире…
– Чимборасо! – со злостью крикнул Семён Семёнович.
– Ну, извини, Чимборасо. Но я ведь не бегаю, не брызжу слюнями, не кричу на истошный голос: «Чимборасо – самая высокая гора на свете!»
Все кругом улыбались.
Улыбался и Пётр Петрович, но почему-то – почему, он сам не знал – опасливо посматривал в сторону, где сидел новый человек из губернии – Зеленцов.
Зеленцов, человек с большой кудрявой головой, с кудрявой бородой, с пасмурным лицом, в очках, не улыбался.
Он, не отрываясь, медленно пил стакан чаю и, не отрываясь, пасмурно глядел в упор на Петра Петровича.
И от этого взгляда – он сам не понимал. почему – Петру Петровичу становилось неловко.
Его почему-то как-то волновал Зеленцов.
– Ну, да! Ну, да! Смейся! – размахивал руками Семён Семёнович.
– Да я не сержусь на тебя! – с улыбкой сказал Пётр Петрович, чтоб сгладить резкость отзыва. – Не сержусь, что ты на меня так наскакиваешь. Я знаю, что ты парень хороший, и убеждений держишься всегда самых лучших, – первый сорт убеждений! А налетаешь на меня, чуть не городовым обозвал, – просто… вихрь! В вихре ничего не разберёшь. Родного брата не отличишь!
– Нет, ты не сворачивай! – кипел Семён Семёнович. – Ну, да! Ну, да! Выкрикнем по-твоему: «Всеобщая прямая, тайная подача голосов!» Надо же знамя выкинуть! Прямо! Открыто!
Пётр Петрович сделался серьёзен, и в голосе его послышалась строгость:
– Семён, не играй знамёнами! Ты сам бывший военный!
– А это не знамя? Это не знамя?
– Я не хочу только, чтоб знамёна превращались в простые затасканные тряпки. Знамёна хранятся бережно и их не таскают «завсегда просто», как говорят в Сибири. А если ты каждому солдату дашь по знамени, чтоб он с ним вечно по улице ходил, – тогда знамени будет такая же честь, как барашковой шапке. Не больше. Понял? «Всеобщая, прямая, тайная подача голосов» – это голос общества? Да? Ну, так и голос общества, словами Пушкина, «звучать не должен попустому». «Христос воскресе» говорят на Пасхе, потому оно величественно и радостно. А если ты будешь к каждому слову пристёгивать,
