поющие птицы. Здания – это ведь просто здания, правда? Однако подобные места несут на себе отпечаток произошедшего. Так, словно события из прошлого пропитали сам воздух, каждый его атом. Ты знаешь, что в таком месте происходили ужасные вещи, даже если тебе об этом никто не говорил. Ты идешь за экскурсоводом, кивая с торжественно-печальным выражением, а часть тебя хочет удрать, вопя от ужаса.
– Вот, значит, что ты думаешь об Арнхилле?
– Не-а. Я бы хотела снова оказаться в Германии. – Она бросила в рот еще один кусочек картошки, а затем спросила: – Так что за дела у вас были со Стивеном Хёрстом?
– Дела?
– Что-то мне подсказывает, что вы с ним не были лучшими приятелями.
– Не были.
– Так что случилось?
Я наколол картошку на вилку.
– Да обычная подростковая фигня.
– Ясно.
По ее тону было понятно, что Бет мне не поверила, однако она не стала донимать меня расспросами.
Мы продолжили обедать. Картофель был хорошим, а вот булочки с сыром своим вкусом напоминали пластмассу, только у пластмассы аромат был приятнее.
– Гарри сказал, что жена Хёрста больна, – произнес я.
Бет кивнула:
– Рак. И, что бы ты ни думал о Хёрсте, это поистине хреново.
– Да уж.
Так уж в жизни случается: как аукнется, так и откликнется.
– Они давно женаты?
– Вместе еще со школы. – Она посмотрела на меня. – Думаю, что если ты учился вместе с Хёрстом, то должен ее помнить.
– Я учился в школе со многими людьми.
– Ее зовут Мэри.
Время словно замерло.
– Мэри?
– Да. Девичью фамилию, боюсь, не знаю.
Это было и не нужно. Еще один осколок моего израненного сердца рассыпался в прах.
– Гибсон, – сказал я. – Мэри Гибсон.
9
Мэри и я выросли на одной улице. Наши матери были подругами, поэтому в детстве мы часто проводили время вместе: мамы выпроваживали нас на улицу, когда хотели посплетничать за чашкой чая. Мы играли в мяч и прятки, а затем, дождавшись приезда фургона с мороженым, сидели на бордюре и ели различные его сорта. Энни тогда еще не родилась, так что, полагаю, мне в то время было года четыре или лет пять.
Я тихо восхищался Мэри. Она же меня просто терпела, ведь я был единственным ребенком ее возраста на всей улице. В школе она быстро бросала меня, когда появлялась возможность поиграть с более авторитетными ребятами. Я же, полагаю, просто считал это своей участью. Мэри была хорошенькой и веселой, в то время как я был странным, необщительным ребенком, который никому не нравился.
Ближе к старшим классам я начал понимать, что Мэри была не просто хорошенькой. Она была красавицей. Ее блестящие каштановые волосы, которые она в детстве собирала в хвостики, превратились в короткое струящееся каре. Иногда она укладывала его волнами, подражая своему кумиру – Мадонне. Она носила тертые джинсы и мешковатые джемперы, рукава которых доходили ей до кончиков
