конца ей не бывает, и страшилась, что с ними произойдет то же самое, что с этой минуты в доме мира уже не будет, и, чтобы этого не случилось, она готова была вернуться и просить у свекрови прощения, хотя понятия не имела, за какую провинность… Уже вышла на балкон, уже подошла к лестнице, но вдруг остановилась, испугавшись, что своим благим порывом может, сама того не ведая, подлить масла в огонь, а тогда его нельзя будет уже погасить ничем. Но извиниться все-таки надо, и сегодня же, до прихода Арсена, иначе будет поздно – мать или тетка могут наговорить ему лишнего; он вспылит и совсем испортит дело.
Часа за два до прихода Арсена Елена решила, что в доме все несколько успокоилось и уже можно заговорить со свекровью в надежде, что ее шаг к примирению будет понят и принят. Для храбрости она толкнула пальцем Машку, стоящую на подоконнике. Машка тренькнула, повалилась на бок, снова тренькнула и встала, малость покачалась на месте, как бы испытывая собственную устойчивость, и наконец замерла с лукавой улыбочкой на мордочке. Елена спустилась. На кухне свекрови не оказалось. Она прошла в комнату, но и там ее не было. Елена вышла, обогнула дом и увидела всех троих: свекра, свекровь и тетку Ануш. На траве был расстелен домотканый разноцветный ковер, точно такой же, какие стирали женщины утром на речке. Они сидели на ковре, а перед ними возвышалась горка крупного зеленого перца – ядреного и острого, как пламя.
Утром, когда свекор принес целый мешок, Елена даже удивилась, что бывает такой перец. Сейчас женщины перебирали его – самые крупные и сочные пойдут на засол, остальные повесят сушить.
Сестры о чем-то вполголоса разговаривали. Однако, едва увидев Елену, они тотчас умолкли, насторожившись, впрочем, не прерывая работы и неумело делая вид, что не замечают ее, да и не заботясь о том, чтобы это выглядело правдоподобно, потому что не заметить Елену было невозможно – до нее было не более десяти шагов.
Елена подошла и, пытаясь унять нервную дрожь в голосе, сказала:
– Мама… мама, я хочу сказать, что вы были правы. Я… я, конечно, не должна была садиться на мотоцикл… И никогда больше этого не сделаю. Просто с непривычки мне было тяжело нести кувшин одной и поэтому… вот… так что извините меня, больше это не повторится. – Она заставила себя улыбнуться, хотя на глаза наворачивались слезы унижения и боли, потому что, пока она говорила, ни одна из сестер не подняла голову и не посмотрела на нее. Лишь свекор – она это чувствовала кожей – стоял за ее спиной и хмуро, осуждающе смотрел на них. Только его присутствие придавало Елене сил выдержать эту унизительную пытку и продолжать говорить дальше: – Я даже хотела упросить Арсена научить меня ездить на мотоцикле, но теперь… теперь я этого не сделаю…
Она умолкла, подождала, последует ли ответ. Ответа не было, лишь тетка Ануш демонстративно отвернулась, поджав тонкие сухие губы. Елена, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги, в растерянности повернулась к свекру, но тот лишь неопределенно поглаживал
