от меня. А на фиг я ей сдался, если она троллейбуса ждет? Куда она со мной уедет? А на троллейбусе… Центральная аллея, Измайловская… А дальше вообще выдающаяся перспектива: от Первой до Шестнадцатой Парковой, на одной из которых ее ждет… А может, даже и на конечной – у метро «Щелковская». Дух захватывает! А что я могу ей предложить? Метро «Партизанская», и все. Измайловский рынок? Так он по сравнению с Черкизовским – как плотник супротив столяра. А Черкизовский гикнулся… Ох, старость… И я, кряхтя, сел на лавочку рядом с такой же замшелой теткой. Но с какой-то претензией во внешнем облике. И тетка встала, хотя троллейбуса видно не было. Ей, наверное, стало противно сидеть со старым кобелем, который пристал к молодой, а на нее не обратил ни малейшего внимания. А она, может, еще ого-го! И даже может составить счастье старому еврею, несмотря на то что он еврей. Так, думал я, думала она. Ан нет. Тетка думала не о счастье возможном. Просто в ней ярость благородная вскипела, как волна. И не на меня направленная, а на чувишку.
– Что ж ты, сучка, старого человека заставила нагибаться? Совести в тебе нет! Лахудра!
Чувишка съежилась от неожиданности. В разговор вступил случившийся тут же слесарный джентльмен с газетой «Твой день» в душе.
– Правильно говоришь, мать. Одно знают – жариться с утра до ночи да ханку жрать. Тут вся газета про их. Извращенными способами. А все телевизор! Чубайс е…аный!..
– Довели дерьмократы страну, – остановился и подключился к дискуссии проходящий мимо совслуж с портфелем, чем-то смахивающим на Жванецкого. В смысле – не совслуж смахивал на Жванецкого, а его портфель – на портфель Жванецкого. – А вы, девушка, не отворачивайтесь, а слушайте, что старшие говорят…
– Ну, положим, – высунулась из амбразуры ларька овощная продавщица, – иной старший тебе такого наговорит. Вот одна старшая мне насоветовала. Так до сих пор забеременеть не могу. Ни Вовка, ни Сергей Петрович, ни мотострелковый батальон гвардейской Таманской дивизии…
– Повезло тебе, женщина, – запечалилась замшелая.
– Это как?! – оторопела продавщица.
– Да так вот. Ты от стольких мужиков никак, а я от своего Рустама Ибрагимовича шестнадцать раз залетала..
– Это какого Рустама Ибрагимовича? – заинтересовался совслуж.
– Мехтиева, – сообщил слесарный джентльмен. – Орел. Молнии на брюках летят, как перелетные птицы.
– А-а-а-а, – протянул совслуж, – Рустам Ибрагимович… Тогда понятно…
Я ничего не понимал. Если Рустам Ибрагимович – муж замшелой, то откуда слесарному джентльмену известно о полетах его брючных молний? И что понятно совслужу с портфелем Жванецкого? Недоумение так явно выразилось на моем лице, что замшелая сочла необходимым разъяснить мне ситуацию:
– Муж мой. Неуемный.
– Всегда таким был?
– Не… Раньше он спокойный был… А потом я лет пятнадцать назад рекламку ему подсунула…
–
